Владислав Бахревский - Савва Мамонтов

— Бабушка! — строго говорит внучка.

— Я — ничего. — Глаза у бабушки невинные.

— Бабушка, почему ты плачешь? — спросил украдкой Савва.

— У Мамонтовых — глаза сухие, а у Лахтиных — на мокром месте.

— Мама никогда не плакала.

— Ей было не положено, раз приняла фамилию Мамонтовых.

— Не лукавь, бабушка. Кто тебя обижает?

Александра Ивановна обняла Савву:

— Ты — добрый мальчик. Кто посмеет обидеть вашу бабушку, когда у нее такие защитники — Маша, Савва… Мне горько, милый. Я, старая, жива и здорова, а дочери моей, мамы вашей, уж нет на белом свете.

У бабушки на руках, кроме десятилетней Маши, — Ольга и Соня. Ольга старшая, а Соня еще в пеленках, у нее зубки режутся.

Свободные вечера Иван Федорович теперь проводил с детьми. Маша читала ему свои детские книжки, и он слушал. Маша, как маленькая мама. Она посмотрит, и будто мамины глаза в ее глазах. Савва убегал в пустую комнату и плакал.

И снова дом в сумерках, новый дом. Снова врачи, жуткая тишина. Умирает Маша. Врачи не спасли девочку.

Бабушка с Олей и Соней переехала во флигель.

У отца крупные дела, гости. Он стал похожим на сухарь. Кожа так обтянула кости лица, что ему улыбаться больно.

А горькая чаша, нет, не опустела.

Снова тревога, но такая короткая, что уж назавтра — тишина и пустота. Умерла маленькая Соня.

То ли Кокорев присоветовал, то ли Александра упросила разделить заботу о семействе, но Савву в экзаменационную сессию за третий класс забрали из гимназии и отвезли в Петербург. Вместе с Саввой отправились двоюродные братья Виктор и Валериан, сыновья Николая Федоровича. Савву и Валериана было решено определить в Горный корпус.

Дело оказалось непростым, экзамены предстояли самые суровые. Братьям пришлось поселиться не у Александры, у которой дом был по убранству не хуже Зимнего дворца, а на Васильевском острове, в квартире преподавателя Горного корпуса господина Кизеветера. Лета не видели, но осенью экзамены выдержали достойно. Братьев определили во второй класс.

Горный институт был открыт 28 июня 1774 года. Сначала принимались в него выпускники Московского университета, но в 1776 году устав пересмотрели. Слушателями института стали молодые люди без образования, а для их образования ввели гимназический курс. В 1804 году институт еще раз поменял и устав и само имя. Горный кадетский корпус открыл двери для подростков, а в 1834 году император Николай I даровал корпусу военную организацию и перевел в разряд высших учебных заведений. В 1848 году устав в очередной раз поменялся. Савва Мамонтов поступил в Институт Корпуса горных инженеров, в закрытое военное учебное заведение.

О времени, проведенном в Горном корпусе, Савва Иванович вспоминал без сожаления, но и без радости: «Странно и чуждо было мне попасть в строгий режим военной жизни: маршировки, ружейные приемы, и вообще строгое обращение офицеров с детьми. Учился я хорошо. С товарищами я был очень дружен. Ученики старших классов ефрейтора и унтер-офицеры забавлялись мною».

Были и счастливые дни. В отпуск братья отправлялись в дом старшей сестры Саввы, к Александре Ивановне Карнович.

В платье из розового муара, струящего свет и тени, Александра Ивановна казалась братьям волшебницей. Зимой катались на санках, любуясь инеем на деревьях, морозным золотом купола Исаакиевского собора. Обедали на серебре, на саксонском фарфоре, рассматривали оружие, коллекцию Дениса Гавриловича — кавказские кинжалы, но более всего, с трепетом, обломок древнегреческого меча-махайра, оружия конников, с одним лезвием, с загнутой рукоятью, в виде орлиной головы.

— Когда-то этот меч звенел в бою, — сказал однажды своим юным гостям Карнович.

И они, польщенные, что удостоились беседы, сумели поддержать разговор. Валериан сказал:

— Вам, Денис Гаврилович, надо раздобыть акинак.

— Меч скифов? — оживился Карнович. — Да вы знатоки оружия.

— Не очень большие, — признался Савва. — Но акинак был и у греков на вооружении, его носила легкая пехота.

— А помните ли, господа кадеты, боевой клич греков?

— Помним, — сказал Савва, — алал а !

— Быть вам добрыми инженерами, но прежде всего воинами!

Если воин — подросток, сколько бы ни было на нем оружия, он подвластен законам детства. За стены Горного корпуса проникла… скарлатина. Валериан заболел, попал в госпиталь и умер.

В Петербург примчался Иван Федорович, забрал Савву, увез в Москву.

— Бог с ними, с погонами военного инженера! — говорил он Кокореву. — Дома учиться надежнее.

И Савва снова встретился со своими гимназическими товарищами. Его приняли в четвертый класс. Шел 1853 год.

Василий Александрович уговорил Ивана Федоровича купить дом на Садовой, у Воронцова Поля, неподалеку от церкви Ильи Пророка. Дом не поражал ни пышностью, ни размерами, его достоинство заключалось в уюте. Мальчикам отдали флигель. Каждый занял свою комнату. Переехал и Шпехт со своей огромной библиотекой, со своим птичником. Но скоро был уволен Иваном Федоровичем.

В доме появились репетиторы, а у Ольги выписанная из Петербурга гувернантка мадам Корвон, родом из Швейцарии.

Устои жизни кажутся неодолимыми каменными истуканами. На самом же деле жизнь текуча, как реки. Даже Волга когда-нибудь да утечет без остатка.

Порядок жизни, ее стиль зависим от характера и наклонностей правящего в стране лица.

Крепостное право создавали в России веками, но при Иоанне Грозном упряжка совсем не та, что при Алексее Михайловиче, ярмо Петра Великого несравнимо с ярмом Александра I. При Петре апогей государственной воли, при Екатерине расцвет личного самоуправства, при Николае — крах.

Однако ж государственная мощь России достигла вершины при крепостничестве. Россия владела двумя океанами, Ледовитым и Тихим, получила выходы в Атлантический океан, разлеглась на трех материках. Сила крепостнической империи, выраженная в слове и в действии монарха, превосходила многоволие обуржуазненных западных держав. Прочность строя испытал Наполеон, его удар силами всей Европы Россия перенесла, заплатив за победу пепелищем Москвы.

Но наступали новые времена. Не владыка правил миром, не меч, а деньги и расторопный ум.

Люди живут, не замечая, что облик их жилища, их города, их одежды — уже призрак, вот только потянет сквозняком, и сомлевшая куколка рассыплется, и вылетит из нее, сверкая красками, бабочка новой жизни.

Как гром среди ясного неба грянул Синопский бой. Вице-адмирал Нахимов истребил на Синопском рейде турецкую эскадру Осман-паши. Гибели избежал только один пароход, прорвался и ушел в Константинополь.

Ответный удар последовал через пять месяцев.

8 апреля 1853 года двадцать восемь французских и английских кораблей подошли к Одессе и обрушили огневой удар на шестую батарею городской обороны. Батарея имела только четыре орудия, но ее командир, прапорщик Щеголев, принял бой и повредил один из фрегатов. Высадка англичан была пресечена картечными залпами. Ни в чем не преуспев, нападавшие сожгли девять торговых судов, повредили несколько зданий в городе и отбыли. Одесский гарнизон потерял ранеными и убитыми пятьдесят солдат, а сколько потеряли покорители океанов и материков, осталось неизвестным, но четыре их фрегата были повреждены и отведены в Варну на ремонт; английский пароход «Тигр» сел в шести верстах от Одессы на мель, спустил флаг, и двести двадцать пять солдат и матросов были взяты в плен, пароход уничтожен.