Борис Ефимов - Десять десятилетий

Поразителен сценический диапазон Раневской — от поистине трагических ролей, таких, как в спектаклях «Странная миссис Сэвидж» или «Дальше — тишина», трогавших зрителей буквально до слез, до комических образов, таких, как Спекулянтка в «Шторме» или мать невесты в чеховской «Свадьбе», вызывавшие гомерический хохот. Надо сказать, что нелегко давались Раневской эти сложнейшие психологические перевоплощения. Помню, как-то после спектакля «Дальше — тишина» мы с женой и внуком Витей зашли за кулисы с цветами для Фаины Георгиевны. Я захватил с собой и незадолго до того вышедшую книгу своих воспоминаний.

— Спасибо вам, Фаиночка, огромное. Вы играли потрясающе.

— А вы думаете, это легко дается? — спросила Раневская и вдруг заплакала. — Ах, как я устала… От всего, от всех и от себя тоже.

Я растерянно смотрел на нее, не зная, что сказать, и решил поменять тему разговора:

— А это, Фаиночка, наш внук, Витя. А есть еще внук поменьше, Андрюша, которого мы называем Поросюкевич.

Фаина Георгиевна улыбнулась сквозь слезы.

— Поросюкевич? Это очаровательно. А почему?

— А он с рождения был толстенький, как поросенок.

С тех пор, где и когда бы мы ни встречались, Раневская неизменно спрашивала:

— А как поживает ваш очаровательный Собакевич?

— Не Собакевич, а Поросюкевич, — обиженно поправлял я.

— Да, да. Простите, дорогой. Конечно Поросюкевич.

Но при следующей встрече все повторялось.

— Как поживает, Борис Ефимович, ваш очаровательный Собакевич? — спрашивала Раневская, лукаво улыбаясь.

— Фаиночка!!! — вопил я. — Не Собакевич, а Поросюкевич!

Мы оба хохотали. И это стало своего рода традицией при наших встречах.

Прочитав подаренную мною книгу, Раневская прислала мне следующее письмо:

«Милый, милый, дорогой, дорогой Борис Ефимович. Вы не представляете, какое глубокое волнение вызвала во мне ваша книга. Читала ее с интересом особым, она очень интересна, очень талантлива. Спасибо за чудесный подарок мне и всем нам. Ваша книга очень нужна и над многими строчками я горестно плакала… Я не умею выражать сильных чувств, хотя могу «сильно выражаться». Вижу, что мне не удается сказать вам в этой записке всего, что хотела. Боюсь лишних слов. Но поверьте, что взволнована я глубоко и полюбила вас еще больше и нежнее. Крепко, крепко обнимаю. Душевно ваша Ф. Раневская.

P.S. Подарите мне и другие ваши книги».

Раневская находилась в дружбе с Татьяной Тэсс, хотя трудно себе представить более разные характеры — экспансивная, эмоциональная, не слишком воздержанная на язык Фаина и сугубо практичная, деловитая, скуповатая Татьяна.

Помню, мы с Татьяной Тэсс были на премьере спектакля «Странная миссис Сэвидж». Как всегда, игра Раневской произвела огромное впечатление, и мы на другой день послали ей общую телеграмму, высказывая свое восхищение. Вскоре я получил от Раневской ответную телеграмму с трогательными словами благодарности. Мы жили с Татьяной Тэсс в соседних подъездах и, встретив ее на следующий день во дворе, я спросил:

— Таня, вы получили телеграмму от Раневской?

— Никакой телеграммы я не получала, видно, начхала она на меня. Наверно, надулась почему-то. За что — не пойму.

Через пару дней мы сидели с Раневской рядом в Доме кино на просмотре итальянского фильма со знаменитой Клаудией Кардинале.

— Фаиночка, — спросил я, — что у вас произошло с Таней Тэсс? Она обижена, что вы ответили только мне на нашу общую телеграмму.

— А пошла она в ж… Посудите сами, Боря. Мне надо было срочно перекрутиться с деньгами. Вы знаете, что Танечка достаточно состоятельная дама. И я попросила ее выручить меня на пару дней. И вы знаете, как элегантно она мне ответила? «Фаиночка — вам будет трудно их вернуть». Какая изобретательная форма отказа… По-моему, это большое свинство. Да Бог с ней. Скажите лучше, как поживает ваш очаровательный Собакевич?

Когда мы выходили из зала после просмотра картины, сюжетом которой была довольно мутная история о кровосмесительной связи между братом и сестрой, кто-то спросил:

— Какое у вас мнение, Фаина Георгиевна?

На что последовал ответ, целиком в духе Раневской:

— Впечатление, как будто наелась кошачьего дерьма.

Надо сказать, что подобные и еще более сочные выражения в устах Раневской воспринимались отнюдь не как неприличная брань, а как абсолютно органично присущая ей манера разговора, ни для кого не оскорбительная, а только забавная. Ведь это была — Фаина Раневская! Но умела она шутить и обходясь без всяких непечатных словечек, а с простодушным веселым озорством. Я был свидетелем, когда к ней домой позвонила одна надоедливая дама, завела с ней длинный, скучный разговор. Раневская некоторое время терпеливо слушала, а потом прервала ее:

— Ой, простите, голубушка. Я разговариваю с вами из автомата, а тут уже большая очередь, стучат мне в дверь.

Она положила трубку и весело рассмеялась. И это тоже была — Фаина Раневская!

В день своего восьмидесятилетия я получил от Фаины Георгиевны такое письмо:

«Мой дорогой, очень любимый человек, очень любимый художник, мой друг, позвольте Вас так назвать. В день Вашего рождения мне так хотелось Вам сказать о моей любви, пожелать Вам только хорошего и много хорошего, но я не знала адреса, а сейчас меня навестила Таня Тэсс и дала мне слово, что мою любовь опустит в Ваш почтовый ящик.

Обнимаю крепко, нежно!!! Ваша Раневская — не безызвестная артистка!»

Фаина Георгиевна Раневская ушла из жизни в 1984 году. Обидно и горько, что эта уникальная актриса была так мало востребована в театре и в кино в достойных ее ролях. В этом непростительно повинны близорукость и недоброжелательство, и не в последнюю очередь, интриганство тех, кто в ту пору делал погоду в искусстве.

…Непостижимы и даже, пожалуй, загадочны бывают ассоциации, управляющие нашими воспоминаниями. Кто, к примеру, возьмется объяснить, по какой неожиданной ассоциации яркий, своеобразный облик Фаины Раневской без всякой логической связи сменяется воспоминанием, как я совершенно неожиданно для себя очутился в далекой причудливой Японии. Кому из нас не хотелось увидеть Японию? Побывавший в ней с восторгом рассказывал об этой удивительной стране, о красотах ее древней, бережно сохраненной цивилизации прошлых веков, сочетающейся с чудесами технического прогресса, как бы переносящими нас в век двадцать первый.

И вот мне неожиданно предоставляется возможность увидеть Страну восходящего солнца — в Москву приезжает постоянный карикатурист газеты «Асахи» Тойсо Иокойяма по приглашению «Известий» и, в порядке обмена, я по приглашению «Асахи» лечу в Японию.

Время перелета прошло почти незаметно, тем более, моим попутчиком оказался общительный и веселый человек — кинорежиссер Марк Донской. Надо сказать, что неиссякаемый темперамент Марка Семеновича не позволил ему ограничиться беседой со мной одним. Он скоро обратил внимание на маленькую девочку примерно трех лет, напуганную необычной обстановкой и хныкавшую, несмотря на увещания мамы. Донской немедленно наладил с девочкой личный контакт, стал ей строить уморительные гримасы, показывать какие-то нехитрые фокусы и настолько в этом преуспел, что девочка начала заливаться звонким смехом и вскоре полностью перебралась от мамы к столь веселому дяде. Через полчаса Марк Семенович уже был сам не рад своему бурному успеху: ни читать, ни дремать, ни разговаривать со мной он уже не мог. Девочка непрерывно требовала новых развлечений и вконец затаскала бедного Донского, который немного отдышался только когда маме удалось уложить дочку спать.