Михаил Мельтюхов - Мифы Великой Отечественной (сборник)

С точки зрения международного права политические комиссары вряд ли могли пользоваться привилегиями, распространяющимися на военнослужащих. Они, конечно, не были солдатами… Комиссары были как раз теми людьми, которые в первую очередь ввели те методы ведения войны и обращения с военнопленными, которые находились в явном противоречии с положениями Гаагской конвенции о ведении сухопутной войны».

После этого заявления, особенно в сопоставлении с предыдущим, трудно поверить, что Манштейн во всеуслышание отказался выполнять «Приказ о комиссарах», а все его начальники и подчиненные его дружно поддержали. Тем более что дальше он и сам признает:

«Небольшое число комиссаров, которые, несмотря на это, были расстреляны, не были взяты в плен в бою, а схвачены в тылу как руководители или организаторы партизан. С ними обращались поэтому согласно военному праву».

Знакомая лексика, не правда ли? «Еще в зародыше подавлять все восстания, возбудителями которых в большинство случаев оказываются евреи…» Также обращает на себя внимание деталь – «не были взяты в плен в бою». То есть речь идет не об участниках боевых действиях, а о сопротивляющихся нацистскому режиму.

Ну а про Олендорфа Манштейн прекрасно знал. Знал – и брезговал. Брезговал – но отдавал приказы. Как показал Олендорф на Нюрнбергском процессе:

«В Николаеве был получен приказ 11-й армии, касавшийся того, что ликвидация должна проводиться только на расстоянии не менее 200 километров от штаб-квартиры главнокомандующего» [225] .

Брезговал – но поторапливал с работой.

«В Симферополе со стороны армии было дано распоряжение соответствующим оперативным командам, касающееся ускорения ликвидации, причем обосновывалось это тем, что в этой области свирепствовал голод и не хватало жилищ».

Правда, армейские подразделения в экзекуциях, как правило, не участвовали – для грязной работы хватало коллаборационистов либо энтузиастов из тыловых частей. Но «как в Николаеве, так и в Симферополе от времени до времени присутствовал представитель от командования армии, присутствовал как зритель».

А далее в протоколе допроса Олендорфа Нюрнбергским трибуналом идет самое интересное.

«Полковник Эймен: Что потом происходило с золотом и серебром, которое снималось с жертв?

Олендорф: Как я уже говорил, это передавалось в Берлин, в министерство финансов.

Полковник Эймен: Откуда вы это знаете?

Олендорф: Я помню, что в Симферополе это делалось таким образом.

Полковник Эймен: Что происходило с часами, которые снимались с жертв ?

Олендорф: Часы по требованию армии поступали в распоряжение фронта».

«Я – джентльмен!»

Впрочем, в Крыму отличились не только айнзатцкоманды. В ноябре и декабре 1941 г. в Евпатории, по немецким данным, было убито 650 евреев, 150 крымчаков, а также около 120 «просто» заложников из числа местного населения. А после неудачной высадки советского десанта 7 января 1942 г. за помощь десантникам в городе было расстреляно, по немецким отчетным данным, 1306 человек [226] . Это уже были не евреи, и расстреливали их не айнзатцкоманды, а армейские части – из тех, что оказались под рукой у командования армией и были брошены на отражение десанта.

Падение Севастополя стало звездным часом Эриха фон Манштейна, урожденного фон Левински, – и вот чем ознаменовался этот час.

И.В. Антонюк, краснофлотец из 8-й бригады морской пехоты:

«…нас построили и погнали по четыре в ряд. Все рваные, грязные. Немцы стреляют, бьют прикладами, стреляют то вверх, то в кого-либо, то по колонне.

Когда вывели на Ялтинскую дорогу, то, не доходя до Сапун-горы, навстречу шла колонна танков. Они не свернули, а нас фрицы тоже не повернули вправо. Тех, кто пытался выбежать из колонны, немцы расстреливали из автоматов.

Так с головы и до хвоста колонны одну шеренгу танки и задавили гусеницами. Нас не останавливали. Танки тоже все время шли. Многие бросились бежать, но были расстреляны» [227] .

Л.А. Тарасенко, жительница города Севастополя (в 1942 г. ей было 14 лет):

«Озверевшие долгим сопротивлением немцы выхватывали из колонны моряков и стреляли их в упор. Наши бойцы то в одном, то в другом месте дрались с немцами-конвоирами. Когда мы вышли на шоссе, я была потрясена, увидев, как огромные машины наезжали на пленных, и когда проехали, то люди были расплющены, как лягушки на асфальте».

А.П. Мараренко (Лукашевская), военфельдшер 3-го батальона 287-го стрелкового полка 25-й Чапаевской дивизии:

«Гнала вместе с нашими ранеными по дороге на Инкерман босиком. Били и расстреливали обессиленных. Тяжелораненых мы волокли на себе. В Инкермане за колючей проволокой речка Черная. Кто кинулся попить, умыться, там и остался. Всех забросали гранатами».

А.П. Утин, краснофлотец:

«Немцы в черной форме с засученными рукавами, верзилы с пьяными мордами из колонны выхватывали пленных и в 5–6 шагах стреляли в затылок им. Пока дошли до Бахчисарая, и половины не осталось от колонны».

H.A. Янченко, краснофлотец-радист из учебного отряда Черноморского флота:

«4 июля попал в плен… По дороге нас конвоировали предатели из татар. Они били дубинками медперсонал. После тюрьмы в Севастополе нас конвоировали через Бельбекскую долину, которая была заминирована. Там очень много погибло наших красноармейцев и краснофлотцев. В Бахчисарайском лагере набили нас, яблоку некуда упасть. Через три дня погнали в Симферополь. Сопровождали нас не только немцы, но и предатели из крымских татар. Видел один раз, как татарин отрубил голову краснофлотцу».

Лейтенант И.П. Михайлик, командир истребительного батальона из 20-й авиабазы ВВС ЧФ:

«…нам объявили, что раненым, которые могут идти, разрешается идти в общей колонне, но если кто отстанет, то будет расстрелян. Так оно и было на всем пути до Бельбека…

На Бельбеке немец-переводчик объявил, чтобы комиссары и политруки вышли в указанное место. Затем вызвали командиров. А в это время предатели из крымских татар ходили между пленными и выискивали названных людей. Если кого находили, то сразу уводили и еще человек 15–20, рядом лежавших».