Николай Семашко - Кох. Вирхов

Кох не раз нападал — и нападал грубо — на Пастера. Знаменитый Мечников так описывает свое посещение Коха в те годы. Мечников учил, что не всякое заражение (т. е. проникновение заразного начала в организм) вызывает заболевание; что организм человека обладает защитительными силами — фагоцитами (белыми кровяными шариками), пожирающими внедрившихся в организм бактерий; что исход битвы между бактериями и фагоцитами решает судьбу заболевания: или победят фагоциты — и тогда человек не заболеет; или фаготицы погибнут в бою — и тогда болезнь одолеет человека. Фагоциты, учил Мечников, приближаются к микробам, обволакивают их и «переваривают»; или, наоборот, бактерии отравляют своим ядом фагоциты, те погибают и распадаются (гной — это распад фагоцитов, отравленных ядом бактерий). Кох, исходя из своей бактериальной теории, резко возражал против этого: раз паразит попал в организм, он уже делает свое дело. Мечников приготовил свои наиболее доказательные микроскопические препараты и отправился к Коху, чтобы продемонстрировать их.

«Явившись в Гигиенический институт, — описывает Мечников, — в котором профессорствовал Кох, я застал там его ассистентов и учеников. Осведомившись у Коха, они сказали, что свидание назначено на следующее утро. Тем временем я выложил свои препараты и стал показывать их его молодым сотрудникам. Все в один голос заявили, что то, что они только что увидели под микроскопом, безусловно подтверждает мои выводы. Подбодренный этим, я с главным ассистентом отправился на следующий день в лабораторию Коха. Я увидел сидящего за микроскопом пожилого, но не старого человека, с большой лысиной и окладистой, еще не поседевшей бородой. Красивое лицо его имело важный, почти высокомерный вид. Ассистент осторожно сообщил своему начальнику, что я пришел согласно назначенного им свидания и желаю показать ему мои препараты.

«Какие там препараты! — сердито ответил Кох. — Я вам велел приготовить все, что нужно к моей сегодняшней лекции, а вижу, что далеко не все налицо». Ассистент стал униженно извиняться и снова указал на меня. Кох, не подав мне руки, сказал, что он теперь очень занят и что не может посвятить много времени для осмотра моих препаратов. Наскоро было собрано несколько микроскопов, и я стал ему указывать на особенно, по моему мнению, доказательные места.

«Отчего же вы покрасили ваши препараты в лиловый цвет, когда было бы гораздо лучше, чтобы они были окрашены в голубой?» Я объяснил ему мои доводы, но Кох не успокоился. Уже через несколько минут он встал и заявил, что препараты мои совершенно недоказательны и что он вовсе не усматривает в них подтверждения моих взглядов. Этот отзыв и вся эта манера Коха задели меня за живое. Я ответил, что ему, очевидно, недостаточно нескольких минут, чтобы увидеть все тонкости препарата и что поэтому я прошу его назначить мне новое свидание, более продолжительное. Тем временем окружавшие нас ассистенты и ученики, которые накануне были во всем согласны со мной, хором заявили свое подтверждение мнения Коха. На втором свидании Кох был несколько уступчивее. После попытки несогласия со мной, он все-таки увидел, что требовалось, но в заключение заявил: «Знаете, ведь я не специалист по микроскопической анатомии. Я — гигиенист и потому мне совершенно безразлично, где лежат спириллы — внутри или вне клеток». На этом я распростился с ним».

В 1885 году Кох получил место профессора Гигиенического института и стал читать там лекции. Подготовка к лекций отнимала у Коха много времени и сил, так как с 1875 года он занимался, главным образом, бактериологией и отошел от занятий по гигиене. Тем не менее он добросовестно принялся за дело, возобновлял и расширял свои гигиенические познания. Он посещал со слушателями бойни, фабрики, заводы, канализационные установки.

Однако преподавательская деятельность тяготила его — его тянуло к научно-исследовательской работе. Занятия со слушателями он передал своим помощникам, оставив за собой только чтение лекций; руководство институтом он передал первому ассистенту и секретарю, которые советовались с ним по самым важным вопросам.

Излишняя самоуверенность Коха привела его к ряду ошибок — главной из них была история с его «туберкулином».

Замкнувшись от всех в лаборатории, Кох упорно работал. Наконец на X интернациональном медицинском конгрессе в 1890 году он, как громом, поразил всех сообщением, что нашел средство («туберкулин» — глицериновый экстракт из туберкулезных бацилл), излечивающее от туберкулеза [4] Туберкулин приготовлялся так: 6–8-недельные культуры туберкулезных бацилл на глицериновом бульоне убиваются подогреванием, сгущаются и повторно фильтруются. Таким образом приготовлялся экстракт туберкулезных бацилл — туберкулин. . Он сообщил, что морские свинки, обработанные туберкулином, не заражаются туберкулезом, а больные туберкулезом выздоравливают при применении этого средства. «На основании своих опытов, — гордо заявил Кох, — я могу утверждать, что начинающийся туберкулез бесспорно излечивается этим средством».

Можно себе представить, что произошло на съезде. Ведь это заявил не кто иной, как Кох, точность и добросовестность методов которого все прекрасно знали. Это сказал Кох, общепризнанный знаток туберкулеза. Имя Коха опять было у всех на устах. Вильгельм II наградил его орденом Красного орла — честь, которой до тех пор не удостоился ни один врач. В Берлин потянулись лавины туберкулезных больных, искавших спасения в туберкулине. 1 июля 1891 года был открыт Институт инфекционных болезней, директором которого был назначен Кох.

Но вскоре история с туберкулином оказалась миражем. Даже сочувствовавшие Коху ученые должны были признать, что его «туберкулин» помогает иногда при кожном заболевании — и только. Другие, наоборот, указывали, что туберкулин Коха ускоряет туберкулезный процесс и гибелен для больного. Проверкой опытов на морских свинках многие доказывали, что Кох и здесь ошибся: ни предохранительного, ни лечебного свойства его туберкулин не имел.

Как мог Кох так неосмотрительно выступить, да еще на международном конгрессе? Как мог он, осторожный исследователь, так опрометчиво сделать выводы о действии своего туберкулина?

Несомненно, что Кох слишком понадеялся на себя — и вписал самую печальную страницу в историю своей научной деятельности. И никакие отговорки Коха, будто врачи своим скороспелым и неумелым применением туберкулина скомпрометировали это средство, не помогали. Туберкулин Коха провалился целиком и полностью.

Нападки на Коха усилились еще в связи со следующим обстоятельством из его личной жизни. Когда Кох, работая в институте над туберкулином, утомлялся, он ходил для отдыха в соседний с его институтом Лессинг-театр. Там он познакомился с молоденькой, умной и талантливой актрисой Фрейберг. В результате возник роман, приведший к разводу его с первой женой и к женитьбе в 1893 году на 29-летней Ядвиге Фрейберг. Получился скандал в «благородном профессорском семействе». Носители мещанской морали, профессора не могли вынести «разврата» Коха: они предпочитали бы развратничать с актрисой потихоньку, поддерживая «святость» семейных отношений. А Кох поступил честно и открыто. Этого не могли простить ему дипломированные филистеры и лицемеры. «На немецком съезде врачей в Лейпциге в 1892 году роман Коха не сходил с уст его собратьев, — вспоминает Мечников. — Роман Коха интересовал профессоров гораздо больше, чем все сообщения на съезде».