Эндель Пусэп - Тревожное небо

— Алексеев, — выдохнул парашютист.

— Что с тобой? Это я, Вихорев!

— Я ранен, в ногу. Не могу двигаться… и спина… — проговорил с трудом штурман, а затем, застонав тихо, добавил:

— Ты иди…

— Ну да! Так я и побежал, — рассердился я. Снял с него унты, комбинезон и перевязал кровоточащую рану на бедре. Затем нашел небольшую уже запекшуюся ранку на спине слева от позвоночника. Потом перетащил его в рожь.

— Полежи пока тут, я посмотрю, что кругом делается

Слева был небольшой перелесок, стрельба все усиливалась. В трескотню автоматных и пулеметных очередей то и дело врывался противный вой пролетающих мин. Издалека, с востока, доносились раскаты орудийных залпов. Подойдя вдоль ржи к перелеску, услышал знакомый звук. Где-то недалеко приглушенно работали моторы. Подобрался поближе и увидел группу танков с белыми крестами по бокам башен. На нескольких из них уже работали моторы, у других суетились и кричали по-немецки танкисты. По всему было видно, что танки собираются покинуть лесок. Вскоре один из них двинулся вперед, за ним второй, третий… Они шли так близко, что ясно видел даже выражение лиц высунувшихся из люка фрицев.

Я обрадовался, видя, что танки уходят назад, туда, где не было даже признаков боя. После ухода танков вышел к опушке перелеска. Равнина, прорезанная местами балочками и овражками, покрытая разбросанным кустарником, превратилась в поле боя. Кругом то и дело рвались мины и снаряды, выбрасывая веером фонтаны земли и огня. Среди кустов, и разрывов метались, отстреливаясь и петляя как зайцы, удиравшие фрицы. За валом разрывов, вплотную прижимаясь к нему, двигались то короткими перебежками, то по-пластунски ползком, наши автоматчики. Я видел, как до десятка фашистов скатились в овражек и открыли по нашим огонь из автоматов. В ту же секунду в овраг грохнула мина. Из оврага, окутанного дымом, выползали только двое. Туда им и дорога!

Но тут я забеспокоился, как бы эти чертовы фрицы не выбрали себе местечко для укрытия в том лесочке, где я сам притаился. Но им было уже не до леса. Они спешили напрямик к небольшой деревушке, видневшейся на пригорке. Оттуда гавкали пушки и строчили через головы своих отступавших солдат несколько пулеметов.

Зато цепь наступавших своим правым флангом двигалась прямехонько на мой «наблюдательный пункт».

Первый из автоматчиков, завидев меня, гаркнул:

— Хенде хох!

— Чего орешь, не видишь что ли, что свои…

— Какие такие свои? — не унимался тот. — Эй, взводный, тут какой-то «свой».

Подошел взводный и, расспросив меня, послал вместе с одним из солдат к месту, где лежал Алексеев.

— Если там лежит раненый, по документам капитан Алексеев, догонишь нас. А майор сам управится, — наставлял молоденький младший лейтенант солдата и поспешил вслед своему взводу.

Алексеев лежал там, >где я его оставил. Он дышал часто и тяжело. Я достал из нагрудного кармана его удостоверение.

— Не надо, — махнул рукой солдат, — Идите вот туда, — показал он направление автоматом. — Там лошадь найдете, — и побежал догонять своих.

Я достал подводу и повез Алексеева в медпункт. Там его положили на стол и тут же начали оперировать. А сам добрался на попутных сюда, на аэродром.

— А истребителей противника никто из вас не видел? — спросил я, когда рассказчик умолк.

— Нет, их не было. Нас зенитка сбила. Такой взрыв мог произойти только от крупнокалиберного снаряда, ответил майор.

— Ну, ладно. Хорошо то, что хорошо кончается. Идите в баню, приведите себя в офицерский вид и отдохните. Да, а почему босой?

— Унты у меня свободно на ногах сидели. Ремни не затянул, а они и слетели, когда парашют раскрылся.

Майор встал и пошел было к двери, но обернулся и тихо обронил:

— Теперь мне не скоро новый корабль дадут.

— Не горюйте, будет корабль и еще лучше старого, — улыбнулся я.

Оставшись один, я еще раз обдумал все рассказанное Вихоревым. Затем вызвал начальника штаба и приказал:

— В дополнительном донесении генералу напишите: «Вывод: сбит над целью истребителями противника при взаимодействии с прожектором».

Майор Никитин поднял вопросительно брови.

— Да, да. Последний одиночный прожектор работал специально на истребителей, — продолжал я. — Экипаж был ослеплен, а поэтому вражеского самолета видеть не мог.

— Кстати, — добавил я после небольшой паузы, — распорядитесь, чтобы сохранили осколки, если они окажутся в ранах капитана Алексеева.

В тот же день дежурный военврач III ранга Завьялов принес завернутый в чистый кусочек марли осколок металла, извлеченный из спины Алексеева. Внимательно рассмотрев его, я аккуратно завернул осколок в марлю и опустил в карман. Встретив Вихорева, пригласил в штаб. Вынул осколок и, передав его майору, предложил определить, от какого он снаряда.

Тот долго вертел в пальцах сизый кусочек стали с рваными острыми краями и, наконец, сказал:

— От авиационной пушки или крупнокалиберного пулемета.

— Молодец! — похвалил я его, — определено верю. А найден он в ране штурмана Алексеева. — И забрал осколок обратно.

— Не может быть! Нас же прожектор..

— Вот именно прожектор. Поэтому ваши стрелки и прозевали подход истребителя. Им ведь ни черта не видно было!

— Да-а! Значит все-таки истребитель, — и майор запустил себе пятерню в волосы.

Командир корабля майор Сушин и штурман полка Синицын стартовали в тот вечер первыми. Им не полагалось опаздывать, надо было «отработать» самим, осветить цель чтобы потом следить как ложатся бомбы у остальных экипажей.

Когда самолет подлетел к цели, Синицын ясно увидел светлую ленту Оки, темное скопление эшелонов в центре разбегавшихся в четырех направлениях блестящих даже ночью рельсовых пар. Враг внизу затаился и молчал. Ни прожекторов, ни зенитного огня. Первому всегда проще. Даже если звук самолета услышали, цель не спешит открыть себя, надеясь, что самолет пройдет мимо, или полагает, что он может быть своим. Лишь тогда, когда рвутся первые бомбы, начинается горячее время. Так происходило и на этот раз. Цель была хорошо видна, и Синицын не счел нужным с первого захода подвесить над ней САБ-ы — осветительные бомбы, решив сперва отбомбиться самому, а САБ-ы подвесить на втором заходе.

Легкое нажатие на кнопку сбрасывателя, и корабль, как всегда, толкнуло вверх.

— Хорошо! Замечательно! — приговаривал штурман по привычке, наблюдая за результатами.

— Точно! — подтвердили и стрелки хором.

— Пойдем на второй, курс 90 градусов, — передал он летчикам, закрывая бомболюки.

Когда летчики стали уже на заданный курс, по кораблю скользнул луч прожектора и, не задерживаясь, прошел мимо.

— Сзади, сверху, истребитель с фарой! — крикнул стрелок центральной башни.