Джеймс Томсон - Город страшной ночи. Поэма

Казалось, он куда-то с целью шел,

И я пошел за ним – живая тень,

Вперед он неуклонным шагом брел,

Как будто безразличный – ночь ли, день.

И слитный отражался стук шагов

От стен бесчувственных глухих домов.

Но вот он встал. Пред ним чернел сквозь мрак

Громадной башни смутный силуэт,

Надгробия, куда ни сделай шаг —

Кладбище, где на всем забвенья след.

Он вымолвил в отчаяньи тупом:

«Зачахла Вера в мертвом месте сем».

И, повернув направо, продолжал

Без устали по улицам идти

И вскоре у ограды низкой стал —

Виднелся дом сквозь листья впереди.

И он сказал в отчаяньи глухом:

«Любовь здесь пала под кривым ножом».

И, вправо повернув, возобновил

По городу безустальный поход

И вскоре в арку тесную вступил —

Был здесь домишко, зрелище невзгод.

Он прошептал в отчаяньи слепом:

«Угасла там Надежда, в доме том».

Едва дослушав, я спросил, смущен

Приметами, представшими глазам,

Значеньем новым потайных имен

В сем странствии к разбитым алтарям:

«Любви, Надежды, Веры больше нет,

Так есть ли Жизнь? Чем движим ее свет?»

Как тот, кем овладела мысль одна,

Он нехотя сказал: «Часы возьми,

Сотри все цифры глупые сполна,

Сними две стрелки, циферблат сними —

Жив механизм, покуда есть завод:

Бесцельно, бесполезно – но идет».

И, повернув направо, в тишине

Он далее вдоль улиц поспешил,

Что все знакомей становились мне,

И встал опять у храма средь могил,

Тут вымолвив в отчаяньи своем:

«Зачахла Вера в мертвом месте сем».

Тогда его оставил я – клубок

Сомнений был жестоко рассечен:

Так он кружиться бесконечно мог,

Ища останки минувших времен, —

Вращенье вечное меж точек сих —

Любви, Надежды, Веры неживых [7] .

Хотя на улицах освещены дома

И серебрит луна тишь площадей,

Царит в бессчетных закоулках тьма;

Когда же ночь ступает средь аллей,

Встает на перекрестках мрак бездонный,

Мерещится там ряд домов бессонный,

И переулки подпола черней.

И вот уж новому обучен глаз:

Пускай густа и непроглядна тень,

Но видит в полной темноте сейчас

Он так же ясно, словно в светлый день, —

Там – облик сумрачный впотьмах таится,

Там – нечто тьмы чернее вдруг змеится:

Фантомами полна ночная сень.

Слух также средь глубокой тишины

Какие-то шумы невольно мнит:

То будто вздохи сонные слышны,

То стон глухой невидимых обид,

Невнятный шепот, отголоски смеха —

Но явь ли это или же помеха

Для слуха – вряд ли кто-то объяснит.

Не утишит скорбей теченье лет,

И удивление тает меж картин

Чудных, где права у закона нет,

Где В-Жизни-Смерть – предвечный властелин.

Раздавлена ужасным этим гнетом,

Изумлена страстей коловоротом,

Душа уж не дивится средь кручин.

Он с площади великой глас вознес,

Вещая с травянистого холма,

Без шляпы, вихрь разметанных волос,

Как если б вкруг была народу тьма, —

Собою крепок, словеса кипят,

Огня исполнен ненормальный взгляд:

– Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – вот, во мгле

Весь небосклон, тьма правит на земле,

Ни звука, ни движенья – тишина,

Глухая тьма немыслимо душна.

Прошли часы; вдруг мимо проскочил

С безумным клекотом рой мерзких крыл.

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – жадный взор

Горящих глаз за мною вел надзор,

Дыханья хищного тяжелый смрад

Мне кожу опалял, как жаркий яд.

Кривые когти, руки мертвецов

Старались ухватить из-за кустов,

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – вот, багрян,

Вдруг холм явился, огнем обуян,

Там, завиваясь, чадны и легки,

Плясали пламня злые языки —

Змеиный шабаш, дьявольский содом,

Под праздник адский отданный внаем, —

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – дерзкий дрот

Падучих звезд сек черный небосвод,

Зенит отверзся бездною огня,

От молний вся тряслась земли броня,

В валах огня вздымалась почва вдруг

И комьями валилася округ —

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – бриз дохнул,

И брега я морского досягнул.

Утесы громоздилися грядой,

И неумолчный грохотал прибой,

Кипела пена, брызг висела хмурь,

И неба раскололася лазурь, —

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – слева встал

Диск солнца, увенчав одну из скал,

И, вспыхнув по краям, померк тотчас, —

Кровящий и слепой потухший глаз.

Луна ж на запад сразу перешла

И справа над утесом замерла, —

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – справа блик

Мелькнул, и облик женский вдруг возник —

Босая, с непокрытой головой,

Несла она светильник багряной —

Какая скорбь в движении любом!

Какая мука на лице твоем!

В глазах померкнул свет,

Ужель надежды нет?

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – пополам

Распался я, и не срастись частям:

Смотрел один я, нем и отрешен,

Как тот, другой, любовью опьянен.

А женщина ко мне шла меж луной,

Померкшим солнцем и лихой волной.

Застыла, подошед,

И вот спасенья нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – самый ад

Сравним с ужасным местом тем навряд.

Знак черный на груди ее открыт,

И саван лентой черною увит.

Вот, сердце вместо светоча в руке,

И капли крови гаснут на песке.

Мне ясен стал секрет,

И вот уж страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – как во сне

Она склонилась к обмершему мне,

Но алых капель с моего чела

Отмыть слезами так и не смогла,

Слова шептала грусти и вины,

Не замечая приливной волны.

Я, ближе подошед,

Стал, яростью одет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – тут, бурлив,

Нахлынул пенный на нее прилив

И, с хладным мной в объятьях, вдаль унес,

Оставив скверного меня в юдоли слез.

Но знаю – кровь с чела ничем не смыть

И никакой водой их не разлить.

Ждет их немало бед,

Но страха в любви нет.