Саймон Мюррей - Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

Прошел слух, что голландец Хайнц, сбежавший три недели назад, пойман и отбывает наказание на гауптвахте бель-Аббеса. Виссман потирает руки в предвкушении момента, когда Хайнц вернется в Сюлли.

Жизнь продолжается. Мы проводим все больше времени среди холмов и неплохо изучили местность. Чтение топографических карт похоже на чтение книг. Еще мы играем в прятки. Крюгер прячется где-нибудь в зарослях с отделением, изображающем арабов, а остальные ищут их. Он хорошо знает все уловки, к каким прибегают феллахи, и мы нередко попадаем в устроенную им засаду, что показывает, как мы пока еще неопытны.

Часами мы прослушиваем лекции о том, как живут и воюют феллахи, как они перемещаются на местности, как обнаружить их следы, а самое главное, как распознать приготовленные ими ловушки. Когда мы движемся ночью, идущий впереди держит перед собой длинный и прочный стебель травы, чтобы с его помощью обнаружить тонкую незаметную проволоку, которая может быть натянута поперек тропы и соединена с прикрепленной на каком-нибудь дереве гранатой с наполовину вытащенной чекой. Малейшего натяжения проволоки достаточно, чтобы выдернуть чеку до конца, взорвать гранату и прикончить идущего по тропе человека.

Феллахи очень изобретательны и хитры. В придорожных кустах висит потрепанный флаг. Ничего не подозревающий человек берет полотнище в руки, приводит в действие мину и лишается головы. В банке консервированных бобов, лежащей с невинным видом на обочине дороги, спрятана пластиковая бомба с детонатором, а любая дверь в заброшенном доме может взорваться при прикосновении к ней.

Феллахи никогда не прекращают своей деятельности, и, если мы расслабимся хоть на минуту, она может оказаться последней в нашей жизни. Тот, кто усвоит этот урок, благополучно прослужит свои пять лет. У того, кто не усвоит, нет никаких шансов.

Сейчас сезон созревания винограда, его здесь полно, он очень хорошо освежает и восстанавливает силы на марше. Единственное, что плохо, — он оказывает мощное слабительное действие.

Крюгер выпал на пару дней из потока событий из-за зубной боли, и это, похоже, заставило его забыть о пропавших деньгах Фоглуара — по крайней мере, на время. Мы радуемся: вечерняя муштра прекратилась. Думаю, мы никогда не узнаем, кто украл эти деньги, — если они вообще существовали.

Вечером получил очень милое письмо от Дженнифер — на этот раз без особых претензий. Они с Кристи разъезжают по всей Европе, устроив себе каникулы, — думаю, более веселые, чем мои в Африке.

Прошлой ночью дезертировал Эстобан, испанец из нашего взвода, и при этом совершил роковую ошибку, прихватив с собой автомат. Побег без оружия — одно дело, а с оружием — верное самоубийство. Нас подняли на рассвете, и, возглавляемые двумя псами, мы кинулись в погоню. Виссман приказал пристрелить Эстобана на месте. Я спросил, а что нам делать в том случае, если Эстобан захочет добровольно сдаться, и Виссман ответил, что попасть к нам в руки мертвым в его же интересах. В пять утра подобное заявление хорошо прочищает мозги.

Я не очень хорошо знаю Эстобана — его перевели сюда из лагеря в Сайде. Он молчалив, но по утрам всегда бодро со всеми здоровался. Я сказал бы, вполне симпатичный парень. По словам его друзей-испанцев, у него дома умирает больная мать и он сбежал, чтобы успеть увидеть ее. Не уверен, что это у него получится.

Весь долгий жаркий день мы вместе с собаками носились, высунув языки, по близлежащей местности, поднимаясь на холмы и спускаясь в долины, продираясь сквозь заросли и перебираясь через русла ручьев, и к вечеру и собаки, и мы выдохлись окончательно. Многие из тех, кто поначалу в глубине души желал Эстобану удачи, теперь были настроены иначе. Но никаких его следов мы не обнаружили, так что до утра он в безопасности — если только его не схватят арабы.

1-й взвод сегодня отправили на пятидневную операцию, а меня и несколько других легионеров послали вместе с ними, чтобы сопровождать на обратном пути машины. Когда едешь ночью в кузове грузовика, который мчится по пустынной дороге, испытываешь какое-то особое чувство, и мне это очень нравится. В том, что люди отправляются куда-то ночью, есть что-то таинственное, чуть зловещее и вместе с тем романтическое. Никаких происшествий по пути не было, и тем не менее я никогда не забуду ночей вроде сегодняшней, потому что они пронизаны приключенческим духом, который, в общем-то, мною и движет. Иногда он ненадолго исчезает, и думаешь: «А на кой тебе это надо?» — но затем он возвращается, и вместе с ним возвращается энергия, любопытство, желание продолжать двигаться дальше.

Так что мне запомнится эта ночная поездка: черные человеческие фигуры, сидящие в молчании на фоне неба, слабо освещенного миллионами звезд, черные силуэты деревьев, проплывающие мимо нас, задние фонари машины, идущей впереди, и смутные очертания той, что сзади. Разговаривать и зажигать огонь запрещается, так что лишь время от времени кто-нибудь украдкой закуривает, прикрывая пламя обеими руками, и оно выхватывает из темноты на мгновение лицо человека, а затем ты улавливаешь острый запах сигаретного дыма, который тут же подхватывается и уносится прочь ветром. И все время слышишь равномерный жалобный скрип покрышек, трущихся о щебенку.

Неожиданно мы оставляем цивилизацию позади и сворачиваем на каменистую дорогу, взбирающуюся по склону в неизвестность. Ревя моторами и скрежеща шестернями, грузовики поднимаются в гору, притормаживая на рискованных поворотах. Прямо за бортом проплывают бездонные провалы, а далеко-далеко виднеется светящаяся точка, как одиночная звезда посреди ночной темноты, — арабское жилище, где, как хочется думать, мирно устраиваются на ночь его обитатели. Это наводит на мысль об Эстобане — где-то он сейчас? Машины останавливаются, все высаживаются, звучат приглушенные приказы. Люди вполголоса ругаются, взгромождая на спину тяжелые рюкзаки; у кого-то лязгает автомат, ударившись о скалу, — опять ругань, усмиренная свистящим шепотом сержанта; топот сапог в темноте. Шаги быстро затихают вдали, и наступает полная тишина. С полчаса мы выжидаем — мало ли что? — и сидим в грузовиках. Можно перекурить, но так, чтобы не было видно огонька. Затем резкий шепот: возвращаемся в лагерь.

Двигатели ревут, машины разворачиваются, и мы устремляемся сквозь темноту в обратный путь. Становится холодно, звезд не видно, неожиданно начинается дождь — не повезло парням, которых мы высадили.

У нас же все мысли о своих постелях — таких, оказывается, теплых и уютных. Нет, подобные моменты не забываются.

Вчера было воскресенье. Мы с Гарри Штоббом собирались вечером в город, но мою увольнительную порвали — я по ошибке проставил на ней не то число. Ну что за ублюдки! Якобы пекутся о поддержании порядка, а по-моему, поддерживают только безалаберщину.