Саймон Мюррей - Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

По прибытии все завалились в койки и проспали до полудня — все, кроме Педро. Зайдя утром в рефектуар, я увидел, что сумасшедший дом переместился сюда. Педро стоял на столе, был весь покрыт кровью, хлеставшей из большой раны на его руке, и требовал, чтобы окружающие, будучи его братьями по оружию, стали также его братьями по крови и для этого выпили ее. Окружающие вопили и кричали. Некоторые пытались утихомирить Педро, другие хохотали и приветствовали его как сногсшибательного парня. Короче, ад кромешный. А Педро между тем выкинул бутылку из окна, схватил другую и отбил горлышко о край металлического стола. Все это не предвещало ничего хорошего. Никто не решался приблизиться к Педро, потому что он не соображал ровным счетом ничего. Но тут вошел Дельгадо с тремя караульными. Одним махом винтовки Педро сшибли с ног на землю и одним ударом по шее угомонили его. Затем его раздели, сунули под душ и отнесли в санчасть.

Согласно последним известиям, Педро зашили и вогнали в него солидную порцию транквилизатора, так что он более или менее успокоился. Через пару дней он вернется в строй и начнет с восьмисуточного пребывания на гауптвахте за порчу имущества легиона.

Лоридон в восторге от наших подвигов в лагере регулярных войск, но их командир собирается представить жалобу полковнику Кайу на то, что мы умыкнули его спиртное. Кайу, я думаю, это ни капли не волнует. Лоридону уж точно наплевать. Единственное, что обидно, — их полковник из-за этого вроде бы отказывается ставить проигранное шампанское. Вот уж поистине мелочная душонка!

С утра нас возили в полк делать прививки от холеры и разрешили нам провести там весь день. В 7.30 вечера в Лендлесс шел наш транспорт, но я пропустил его, так что пришлось добираться самостоятельно. В 9.00 был аппель, и успеть к нему я мог только в том случае, если бы поймал попутку на шоссе, которое тянется по берегу от Бу-Сфера до Лес-Анделуза, находящегося на полпути до Лендлесса. Оттуда в горы отходит грунтовая дорога; по ней никто не ездит, кроме машин, направляющихся в наш лагерь, так что последние две мили мне надо было идти пешком.

И тут я попал в переплет. Я шел по дороге к Лес-Анделузу и услышал, что меня нагоняет какой-то автомобиль. Я поднял руку, автомобиль остановился. В нем было четыре араба, они сказали, что подвезут меня. Внутри было темно, и я не мог толком разглядеть их лица, иначе я вряд ли стал бы к ним садиться. Но я забрался на заднее сиденье, и это было ошибкой, которая едва не стоила мне жизни. На заднем сиденье, кроме меня, сидели два араба. Когда мы тронулись с места, один из них перегнулся через меня и запер дверцу на замок. Они стали разговаривать по-арабски и время от времени чему-то смеяться. Мне не понравилось, как они смеялись.

У меня в мозгу прозвучал сигнал тревоги, я понял, что положение у меня хуже некуда. Все мои инстинкты говорили о том, что арабы строят в отношении меня планы, которые меня никоим образом не устраивают. Вид у арабов был бандитский, а международные отношения, сложившиеся во время войны, еще не отошли в прошлое. Легионер, попавший к ним в лапы, не мог ожидать ничего хорошего.

Несколько минут я пребывал в панике, но затем взял себя в руки и стал думать, как мне спастись. Пытаться выпрыгнуть на ходу не имело смысла. Машина ехала со скоростью пятьдесят миль в час, и они набросились бы на меня, пока я вожусь с замком. Я просил их подбросить меня до Лес-Анделуза, а они, если им можно было верить, ехали по основной дороге дальше и не собирались сворачивать к Лендлессу у въезда в поселок. Так что этот поворот должен был стать проверкой. Если они продолжат путь по главной дороге и остановятся в Лес-Анделузе, значит, мои инстинкты всполошились напрасно. Если же свернут на боковую дорогу, где им совершенно нечего делать, тогда я и вправду в западне.

Перед поворотом я попросил водителя остановиться, но он ответил, что не понимает меня. Я повторил просьбу, он повторил ответ. Затем он притормозил и свернул на боковую дорогу, где сразу стало темнее. Я как ни в чем не бывало снова спокойно попросил высадить меня, повторив просьбу несколько раз. Водитель стал замедлять ход, делая вид, что теперь понял меня и хочет остановиться, но что-то случилось с тормозами.

И тут страх у меня пропал, я взял себя в руки. Я понял, что надо делать, — выскочить из машины, пока она на ходу. Я стал благодарить их за то, что они подвезли меня и даже свернули с дороги, чтобы подбросить поближе, и спокойно, самым естественным образом отпер замок. Выждав пять секунд, я ударил сидевшего передо мной водителя ребром ладони по шее и распахнул дверцу. Водитель, получив удар, сразу налег на тормоза, арабов бросило вперед, а я выскочил из машины и понесся по дороге как на крыльях. До меня донесся разъяренный крик арабов, дверца захлопнулась, мотор взревел, и они кинулись в погоню. Я немедленно бросился в канаву, они пронеслись мимо. Меня трясло. Было ясно, что пройдет всего несколько секунд и они повернут обратно. Бежать в Лес-Анделуз не было смысла. Поселок уже погрузился в сон, да и защищать меня никто из местных жителей не стал бы. Поэтому, вскочив на ноги, я кинулся прочь от дороги, где у них на автомобиле было несомненное преимущество. Тут я с испугом увидел, что автомобиль продолжает взбираться на холм по извилистой дороге по направлению к Лендлессу. Они, должно быть, поняли, что именно туда мне надо, и решили перехватить меня ближе к лагерю. Однако я знаю каждый дюйм местности вокруг Лендлесса, как и точное расположение мин, так что я пробрался в лагерь, не выходя на дорогу, и успел на аппель за несколько секунд до начала. Впервые я почувствовал себя здесь как дома.

Завтра в шесть утра выходим в двухдневный марш до Сасселя и обратно. Марш долгий, и по результатам будут начисляться зачетные очки. Нам предстоит преодолеть 90 миль, и тот, кто пройдет эту дистанцию нормально, может считать себя не мальчиком, но мужем.

Вышли утром из лагеря в приподнятом настроении, перебрасываясь шутками. К полудню нам было уже не до шуток. Мы успели пройти двадцать четыре мили, и наши ноги и спины уже ощущали нагрузку. Сделав привал на час, мы продолжили путь. Мне вспомнился наш долгий марш в Сюлли. Господи, как давно это было! Постепенно я втянулся в ритм. В этом весь фокус — подчиниться ритму и не думать о ходьбе, о своих ногах и спине, шагать и шагать, как в трансе. До Сасселя мы добрались к семи часам вечера. Уже перед самым финишем свалился Вилле — он был первым, выбывшим из строя.

Прошлой ночью я был в карауле и, когда я поднялся на свою смену, почувствовал резкую боль под правым коленом, нога двигалась с большим трудом. Я с испугом думал о том, что я буду делать утром. Однако, после того как я прохромал первые пять миль, боль уменьшилась и я шел уже нормально. К этому моменту весь пелотон разделился на две основные группы. Шестеро самых выносливых, включая Лоридона, ушли далеко вперед, а все остальные, включая меня, образовали второй эшелон, растянувшийся на несколько миль. Самые последние едва волочили ноги и готовы были сойти с дистанции.