Чарльз Уайтинг - Битва в Арденнах. История боевой группы Иоахима Пейпера

Там его ждали выжившие жертвы «бойни в Мальмеди» — Аренс, Вирджил Лэри, Форд и остальные. Они уже оправились от ран, но лица их были бледны, поскольку лето им пришлось провести на больничных койках, куда лучи солнца не попадали. Но хотя по ожидавшим и было видно, что их совсем недавно выписали из больницы, но сомнений в их способности опознать Пейпера не оставалось. Пейпер не знал подоплеки происходящего, его английского было недостаточно, чтобы понять быстрый американский сленг, но этого и не требовалось, чтобы оценить степень ненависти в глазах Вирджила Лэри, когда тот выскочил вперед, гневно указывая на Пейпера пальцем с криком:

— Это он! Он дважды выстрелил в меня из пистолета с пяти метров!

Пейпер с ужасом посмотрел на молодого человека, которого раньше никогда в жизни не видел, и сердце у него екнуло. Так вот как оно все будет! Через несколько минут его уже вели обратно в машину.

Через пару дней Пейпера поместили в «парную». Сначала он не понял, куда его привели, было даже приятно после того ледяного помещения, где он находился последние несколько недель. Но когда прошел час, а температура все продолжала повышаться, ему стало немножко не по себе. Заключенный расстегнул воротник тюремной куртки, на бровях и на голове стали выступать капельки пота. Под мышками и на спине начали расплываться темные пятна. Пейпер почувствовал, что ему не хватает воздуха.

Только теперь он понял, что с ним хотят сделать. Узник стал лихорадочно оглядывать камеру в поисках спасения. Вот зарешеченное окно со стеклом. А вот — труба отопительной батареи. Жар идет именно от нее! Весь в поту, заключенный схватил трехногий табурет и бросил в окно — стекло не разбилось. Тогда он переключил внимание на трубу, уперся ногой в стену, ухватился за трубу обеими руками и стал тянуть, пока та не лопнула, рухнув на пол. Комнату стал наполнять раскаленный пар. Из последних сил Пейпер снова бросился к окну и нанес по нему сокрушительный удар. Окно подалось, и в камеру хлынул ледяной воздух с улицы. Узник торопливо высунул лицо в окно и стал судорожно глотать свежий воздух, а по коридору уже раздавались тяжелые шаги.

Перл впервые встретился с Пейпером в октябре и сразу заявил, что готов выложить все карты на стол. В отношении такого человека, как Пейпер, насилие бесполезно. К тому же до сих пор о действиях полковника в Арденнах удавалось выяснить только хорошее. Но, к несчастью для Пейпера, начиная с декабря 1945 года в Америке ему создана репутация самого ненавидимого человека. Почему-то заранее решили, что он — главный виновник расстрелов в Мальмеди, и двое из отцов убитых — сенатор и видный промышленник — настроили против него общественное мнение. Дело перешло в разряд политических, и это приходится признать и армии, и Вашингтону. На этих словах Перл сделал паузу.

В общем, газеты уже успели заранее вздернуть Пейпера, и он, Перл, хоть и знает, что полковник — прекрасный солдат, боготворимый своими подчиненными, никак не может игнорировать требования ситуации. Время Пейпера прошло. Главной виной всех немцев является проигранная война, и вопрос персональной ответственности каждого является уже второстепенным. И наконец Перл перешел к причине, побудившей его вызвать Пейпера к себе. Он открыто заявил Пейперу, что тот не увидит более дневного света, и прямо предложил ему сохранить репутацию солдата и офицера и просто смириться с неизбежным.

Пейпер не понял и переспросил, что это значит, и Перл пояснил: это значит принять на себя ответственность за действия своих солдат в ходе битвы.

Поразмыслив, Пейпер согласился, но потребовал присутствия одного немецкого и одного американского адвоката при написании им заявления о личной ответственности.

Перл покраснел от ярости.

— Если вы сейчас вернетесь в камеру и покончите с собой, оставив записку о том, что это лично вы приказали расстрелять пленных на перекрестке и что вина лежит всецело на вас, то я на суде объявлю, что все было не так и что вы вообще не имеете отношения к расстрелам! Любимчики фюрера из «Лейбштандарта» так просто не отделаются! [56] Описание приводится по заявлению Пейпера своему адвокату доктору Лееру в Ландсберге, 6 июня 1948 года, засвидетельствованному капитаном Ллойдом Уилсоном, сотрудником тюремной охраны.

В декабре 1945 года Пейпера перевели к своим подчиненным, в Швебишхалль, но и там он, в отличие от всех остальных, содержался в одиночной камере. Долгие месяцы заключения начали сказываться на его характере. Несколько лет спустя он напишет об этом периоде своей жизни:

«Неожиданный переход от положения солдата, считавшего свою часть своей семьей, и доблестного защитника родины к положению одинокого арестанта был столь резким, а шок от него — столь глубоким, что сил на сопротивление не оставалось… А атмосфера средневековых судилищ инквизиции в тюрьме добавляла к общему состоянию отвращение и апатию».

Но на самом деле у полковника Пейпера еще оставались какие-то силы на сопротивление, так что худшее ждало еще впереди. В начале марта 1946 года его снова вызвал лейтенант Перл.

— С момента нашей последней встречи многое изменилось, — сказал он. — Над вашей головой сгущаются тучи.

На закономерный вопрос Пейпера, что это значит, Перл ответил, что все его солдаты, включая офицеров, во всем сознались, как, впрочем, и генералы — Дитрих, Кремер, Присс. Пейпер остался единственным, кто еще не признал своей вины.

— Если вы сейчас не сознаетесь, я вынужден буду применить другие средства.

Пейпер снова выразил непонимание, и Перл ответил, что, возможно, придется предпринять какие-то действия в отношении жены и детей полковника. Например, передать их русским.

Но даже тут Пейпер не дрогнул. Он собрал все силы и с натужным смехом заявил Перлу:

— Я был о вас лучшего мнения как о психологе. Неужели вы думаете, что я — благодарный материал для подобных угроз?

Перл сменил тактику.

— А мы знаем, что вы не имеете никакого отношения к событиям на перекрестке, — спокойно ответил он. — Нам нужны не вы, а Дитрих.

На следующий день Пейперу сообщили, что среди оперативных приказов 6-й танковой армии СС был обнаружен приказ о том, что в некоторых случаях военнопленных разрешается расстреливать, и получение такого приказа подтвердили семь-восемь его собственных офицеров. С этими словами дверь комнаты допросов открылась, и за ней в коридоре стояли полдюжины боевых товарищей Пейпера со стыдом на лицах.

Пейпером внезапно овладела полная беспомощность. Получается, нерушимое фронтовое товарищество распалось навсегда. Глядя на эти лица, полковник понял, что теперь — каждый сам за себя. Внезапно ненависть Пейпера распространилась с еврея, который так долго пытался сломить его, на своих бывших подчиненных, с которыми он всю войну связывал свою жизнь. Когда-то их девизом было «Meine Ehre heisst Treue», [57] Имя моей чести — верность! (нем.) эти слова были даже выгравированы на кортиках, которые они с такой гордостью получали от Гиммлера. Годами именно такая установка определяла их жизнь. А теперь в тюремном коридоре перед собой Пейпер не видел более ни чести, ни верности.