Владимир Лесин - Атаман Платов

По новой договоренности между союзниками Александр I взял на себя обязательство выставить 150 тысяч человек и не складывать оружия до тех пор, пока общий враг не будет окончательно раздавлен. Русская армия, оставившая Францию год назад, получила приказ двигаться к берегам Рейна.

В Варшаву помчался курьер с высочайшим рескриптом от 9 марта на имя Платова. Император приказал атаману распорядиться, чтобы войсковая канцелярия немедленно выслала в Радзивилов 10 доброконных казачьих полков. Заканчивая свое послание, Александр писал:

«…На отбытие Ваше в Петербург, хотя и должен был я согласиться по уважению слабого здоровья вашего, но надеюсь, что настоящий случай переменит ваше намерение и вместо отдыха вы, как старый воин, сами не оставите явиться на открывающееся поприще к новой славе и последуете за армиею генерал-фельдмаршала Барклая де Толли…»

Конечно, Платов послал на Дон предписание, чтобы готовили полки к походу и отправляли их на Волынь, в местечко Радзивилов, где дано им будет новое направление. А сыну графу Ивану наказал поспешить к нему в Варшаву на почтовых.

Миновал март. Апрель был уже на исходе. Платов все еще находился в Варшаве, ожидая выступления армии Барклая де Толли. В конце месяца получил письмо от дочери Марии Матвеевны и расстроился. Она сообщила, что брат ее, граф Иван, здоровьем не так крепок, чтобы ехать к отцу на почтовых. Похоже, сын попал под опеку сестер, и те хотят оставить его на Дону. «Бога ради, — взмолился отец, — сего не делайте, я запрещаю — должен он следовать с Атаманским полком непременно!..»

Не было у графа Ивана тяги к военной службе. А отцу хотелось передать ему и опыт свой многолетний, и славу фамильную, чтоб нес он ее достойно и преумножал. 2 мая, уже на марше, Платов написал зятю Тимофею Дмитриевичу Грекову, шедшему во главе Атаманского полка: «Вы, как свой, приучайте его исподволь к командованию сотней».

Предстояла кампания в Бельгии. Веллингтон с 90-тысячной интернациональной армией был уже в Брюсселе, Блюхер со 120 тысячами пруссаков в Намюре. Крупные силы австрийцев и русских двинулись к границам Франции. После соединения союзники намеревались начать наступление.

Однако Наполеон вовсе не собирался ждать, когда союзники соединятся. 3 июня он отбросил англо-прусские войска при Линьи, но через неделю потерпел сокрушительное поражение под Ватерлоо. Русские и австрийцы не успели. Славу победы разделили между собой Блюхер и Веллингтон.

Наполеон вторично отрекся от престола и вступил на борт британского корабля, который увез его к берегам Англии. Платов был доволен. «Поделом вору мука за его злодейство, и придумать невозможно, какое бы сделать ему наказание», — писал он зятю Тимофею Дмитриевичу Грекову из Парижа.

Союзники придумали наказание. У него есть название — остров Святой Елены.

В том же письме от 12 июля атаман дал генерал-майору Т. Д. Грекову «особое повеление» — выбрать «самых лучших видом и ростом, также доброго поведения» сто молодых казаков для зачисления в гвардию и во главе с графом Иваном Матвеевичем отправить к нему. Отцу очень хотелось вывести сына в свет, но тот, кажется, упирался.

Во время пребывания Платова в Париже Лондон еще раз напомнил атаману о себе, прислав ему с героем Ватерлоо фельдмаршалом Артуром Уэлсли Веллингтоном саблю.

А. У. Веллингтон — М. И. Платову,

19 октября 1815 года:

«Сиятельнейший Граф, Милостивый Государь!

…Я не могу выразить, сколь лестно для меня быть изъяснителем чувствований удивления и признательности соотечественников моих к тем великим подвигам, коими вы достойно прославили себя при защите Европы!..»

В свою очередь и граф Матвей Иванович отправил мэру Лондона письмо, в котором благодарил его и «все высокопочтенное сословие» английской столицы, но оговаривался:

«…Приемля сей отличный и весьма лестный для меня знак с чувством истинной признательности, я не могу, однако же, отнести прямо к себе всю приписываемую мне оным славу. Но видя из сего искренность и доброжелательство, коими великая и знаменитая достоинствами своими нация почтила меня свыше заслуг моих… считаю себя счастливейшим, что Провидение и благость Всеавгустейшего Монарха моего дозволили мне участвовать в столь блистательнейшей для всей Европы эпохе…»

По случаю награждения Платова офицеры лейб гвардии казачьего полка устроили два праздника. Поводом для первого явилось общее производство, а для второго — день именин атамана, приходившийся на 9 августа. Матвей Иванович был весел, ласков, словоохотлив и походил скорее на отца большого семейства, чем на начальника. Он подзывал к себе повышенного в чине, поздравлял, вспоминал его родственников, называя каждого по имени и отчеству, описывал их подвиги воинские и добродетели повседневные, внимательно всматривался в лицо и говорил, например:

— Знаете ли, господа, я вам скажу, он очень похож на отца своего, я служил с ним еще в турецкую кампанию, очень храбрый казак был и собою такой молодцеватый.

А у другого неожиданно спрашивал:

— Пьешь ли водку?

— Никак нет, ваше высокопревосходительство.

— Это очень хорошо, я вам скажу; однако надо исподволь приучаться; бывают непогоды и вьюги, а казак все на коне и в поле; тут, я вам скажу, лучшее лекарство — чарка горчичной. Если пойдешь по отцу, то надежда большая!

И обращаясь ко всем, внушал по-отечески:

— Помните славу и добродетели, держитесь обычаев отцов своих.

28 августа (10 сентября по европейскому стилю) государь устроил грандиозный смотр русской армии на Каталунских полях в 120 верстах от Парижа с участием 7 кавалерийских дивизий, в том числе всех казачьих полков, и 11 пехотных, общей численностью 150 тысяч человек при 540 орудиях. Присутствовали иностранные гости: император Австрии, король Пруссии, герцог Веллингтон, князь Шварценберг, Блюхер, принцы крови, маршалы, генералы, приехавшие из европейских столиц.

Парад произвел ошеломляющее впечатление на союзников. Веллингтон в изумлении воскликнул:

— Никогда я не представлял, что можно довести армию до подобного совершенства!

— Я вижу, что моя армия — первая в мире, для нее нет ничего невозможного! — ответил сияющий радостью Александр.

Союзники стали сговорчивее…

Вскоре после смотра Платов укатил в Петербург, где, включившись в водоворот придворной жизни, пробыл восемь месяцев.

Конечно, были обеды за царским столом и встречи с обожаемой императрицей Марией Федоровной. Вспоминая это время, Смирный писал:

«Осыпанный снова благоволениями Монарха и лестными приветствиями двора и всей столицы, граф Платов насладился истинным сердечным удовольствием, которое, можно сказать, восстановило душевные силы его и уврачевало здоровье, столь многими тяжкими трудами расстроенное».