Иван Беляев - Записки русского изгнанника

— Какими судьбами?!

— Мы узнали в Екатеринодаре, что в 1-й Конной дивизии находится бывший командир нашей несравненной 2-й батареи… Что в тебе души не чает генерал Врангель, что он все делает, чего ты ни попросишь. Здесь у нас готовый кадр, командир полка, помощник, три батальонных… Помоги нам воскресить наш родной 2-й Кавказский стрелковый полк…

Я бросился к Врангелю.

— Ваше превосходительство! Находка! При вашей дивизии нет стрелкового полка. А вы видите сами, как это необходимо, чтоб зацепиться за захваченную позицию, чтоб получить твердую точку опоры для маневра кавалерийских масс. Сейчас у меня сидят два полковника и три обер-офицера, закаленные в боях остатки славного полка, в котором я провел столько боев в начале войны. При них несколько старых солдат — это все, что осталось от геройского полка. Разрешите…

— Дайте мне сюда лист белой бумаги, — прервал меня Врангель. — Во всем, что вы делаете, я заранее ставлю свое имя: Врангель, — прибавил он, подписывая бумагу. Я полетел обратно.

— У меня в запасе несколько винтовок и всякой амуниции, — крикнул я им с порога. — Забирайте все и еще захватите человек тридцать безлошадных казаков и всех пленных красноармейцев. И с Богом, за дело!

Дня через два меня вызвали на улицу. «Смирно, равнение направо! — раздалась команда. — Господа офицеры…», — передо мной стоял целый батальон под командой полковника Чичинадзе, с винтовками и патронными сумками, с холщовыми метрами через плечо. А на левом фланге — повозка красного креста и санитары с длинными шестами от носилок для раненых. Сердце мое дрогнуло, из глаз полились слезы… Не верилось глазам… Казалось, из гроба встали святые тени прошлого…

Полк возродился под названием 1-го Стрелкового полка 1-й Конной дивизии и тотчас по сформировании покрыл себя громкой славой во всех последовавших боях.

Все усилия прорвать фронт под Михайловской оказались тщетными. Заполучив из Екатеринодара автомобиль, Врангель носился в нем с одного фронта на другой, пытаясь нащупать слабую точку в расположении противника. Полезное соединялось с приятным: каждый раз мы возвращались с грузом роскошнейших арбузов — таких я не видал ни до, ни после! Они трещали под руками, пурпурное их содержимое отливало цветами индиго и было покрыто сахаристым налетом… Однако я все-таки предпочел бы рекогносцировку на коне. Однажды мы оказались на волосок от гибели.

Когда мы выехали, солнце уже склонялось за полдень. От Науменко было получено тревожное известие. Врангель полетел туда, захватив в автомобиль меня и одного из штабных. В условленном месте появился Науменко, генерал вскочил на заводную лошадь и, приказав шоферу дожидаться его возвращения, скрылся из виду.

Прошло полчаса, прошел час… Вместо генерала на горизонте показались неприятельские всадники, спустившиеся в лаву. Они идут прямо на нас. а его все еще нет! Мы вылезаем из автомобиля и вынимаем револьверы… Всадники ближе и ближе, всего в полтораста шагах… Наконец, откуда ни возьмись — Врангель. Он бросает поводья казаку, и оба, и казак, и Науменко, исчезают…

Шофер пускает машину в ход. Но вдруг под ней вспыхивает пламя. Шофер бросается под автомобиль и тушит его своей шинелью.

— Ваше превосходительство, садитесь! — Мы занимаем места, машина начинает стучать. Красные же в пятидесяти шагах, но автомобиль набрал ход, и под градом пуль мы выходим на свободный путь…

Убедившись в невозможности лобовой атаки, Врангель пытается вывести два полка с фланга. Ему удается прорваться до железной дороги, идущей по тылам противника от Курганной на Армавир, но двукратная попытка проникнуть далее не дает результата. Под давлением свыше он не раз пытается прорваться с фронта и снова, уже в самой станице Михайловской, встречает упорное сопротивление.

— Ваше превосходительство! — встречает он меня на другое утро. В разговоре со мной он постоянно пускал в ход это обращение. — Смотрите, какую телеграмму мне накатал Деникин!

Действительно, телеграмма была не из любезных. В ней командующий, мало выбирая выражения обрушивался на неумелые, по его мнению, действия дивизии в последней атаке.

— Он пишет, что никогда не слыхал, чтоб укрепленные позиции брались в конном строю… Что же он? Всегда служивший в пехоте, он вздумал учить меня кавалерийскому делу? — За предпосылкой Врангель немедленно ставил свой вывод, это была его особенность.

— Поезжайте, голубчик, в Екатеринодар! Скажите им, что если они считают себя вправе учить меня употреблению моего рода оружия, так пусть командуют сами. Вы ведь однополчанин с Романовским, вы старый доброволец. И узнайте у него, долго ли еще продлится мой «калифат»? Объясните ему, что «атаковать во что бы то ни стало», как они настаивают, тройные силы противника, без патронов и снарядов, бесполезно. Не забудьте также о легализации Стрелкового полка — ведь они, как и я сам, мы все время сидим на бобах. Я вам даю carte blanche — делайте все моим именем!

Я душевно обрадовался этой командировке. Наконец-то я увижу, как устроилась моя Аля…

Романовский принял меня очень хорошо.

— Врангель не может обижаться на Антона Ивановича, — отвечал он с улыбкой, — смотрите, какой он накатал ему ответ! Он в долгу не остался.

Ответ действительно был довольно-таки резок. Обиженный Врангель не постеснялся раскрыть полную абсурдность упрека.

— Ну, это дело прошлое, — продолжал Романовский. — А какое у вас составилось мнение о начальнике дивизии?

Он, по-видимому, затаил убеждение в несерьезности Врангеля.

— Скажу вам прямо, Иван Павлович! — возразил я. — Если Эрдели можно расценивать на 8 баллов, а Афросимрва на пятерку, то Врангель заслуживает полных 12. И даже при самой неблагоприятной обстановке не спустится ниже десяти. С его приездом дивизия переродилась. С рассвета до ночи он на передовых позициях, он не щадит себя в рекогносцировке. Пользуясь необыкновенным ростом и орлиным зрением, он быстро схватывает обстановку и мгновенно принимает решение. Лучшего кавалерийского начальника вы не найдете. Но ведь он останется с нами, не правда ли?

— Эрдели поедет в Грузию. А потом мы дадим ему другое назначение. Врангеля мы вам оставим.

Я был в восторге.

Относительно снарядов я отправился к генералу Неводовскому, вновь назначенному начальнику артиллерии. Он получил это назначение вскоре по занятии нами Екатеринодара, и я познакомился с ним тогда же. Но он ничем не походил на своего отца. Молодящийся и чрезвычайно развязный, он, занимая удобную должность, видимо, пользовался благами своего положения.

Едва я успел изложить наши нужды, как раздался стук в дверь, и на пороге появилась Ольга Александровна — та самая, про которую говорили, что она — спасенная чудом дочь Государя Императора. На ней была элегантная черкеска, которая очень шла к ее стройной фигуре и миловидному личику, — Можно?