Иван Беляев - Записки русского изгнанника

Я тотчас же вызвал рабочих команды пилить камень вулканической породы. Его распиливали на огромные плиты, которые сразу же складывали на фундамент офицерского барака и на цоколь под солдатские палатки. В Гомборах Украинский с плотниками и столярами подготовлял лес, купленный у соседнего помещика Церетели, жившего тотчас за перевалом. К выходу в лагерь было готово все: широкие и высокие двери и окна для офицерского барака, центральные столбы для палаток со стойками для холодного оружия вокруг каждого из них. Щитные заборники для сена, доски для полов, материал под крышу и для навесов, которые вместе со стенками, ограничивающими участок, образовали широкие и светлые конюшни по обе стороны участка, гонг и материал для крыш — словом, все мелочи, чтоб не теряя времени, разом собрать и поднять все постройки.

Таким образом, Александре Александровне не пришлось долго оставаться в наемной городской квартире, отапливаемой, вонючими «кизяками» (сушеным навозом), через несколько дней и она, и мой единственный офицер Кузнецов с сынишкой-кадетом перешли в готовый, с иголочки барак, где душистый запах сухого дерева и аромат горных трав сменили едкий смрад сухого навоза. Широкие веранды по обе стороны барака давали возможность пользоваться красивыми картинами природы.

Барак был поделен пополам, каждая половина состояла из двух смежных комнат. Мы помещались в одной половине и скромно, но уютно убрали ее походными вещами. Рано утром я уже выходил в парк к орудиям, Аля все еще нежилась в кровати, когда за дверьми раздавался робкий голос Мити Кузнецова, просившего разрешения сыграть ей серенаду Брага или еще что-нибудь из его репертуара. Играл он очень мило и чувствовал себя счастливым, когда слышал похвалы от тети Али.

На рассвете нас будила другая музыка — давно знакомые звуки «Артиллерийской зари». А на закате вечерняя заря сменялась стройным пением молитвы «Отче наш» выстроенных на передней линейке батарей.

К обеду все офицеры собирались в зал Собрания, знакомые подсаживались к «кунакам», и перед десертом по очереди, по столам, раздавалось пение «Аллаверды», сопровождаемое аккомпанементом музыки оркестра. Иногда после обеда появлялись северцы и начинались танцы. Я был очень рад, когда замечал, что наиболее элегантные и симпатичные офицеры просили разрешения представиться моей Але, и видел, как она порхала по залу среди других дам и барышень. Длилось это, пока в столовой не появлялся начальник Сбора — суровый генерал Махмандаров и прикомандированные для ознакомления с артиллерией к моей батарее генералы Баратов, Абациев, Роде, Арутюнов, начальники штабов корпуса и дивизий и пр. Тогда молодежь стушевывалась, и вниманием Али завладевали старшие по чину.

После занятий пили чай у нас в бараке.

Во время первого своего посещения генерал Махмандаров, не разобравшись, положил свою щегольскую фуражку на подоконник, где лежал лист «Смерть мухам».

— Ну вот, — заметил грозный генерал, увидев свою оплошность, — теперь все будут говорить, что генерал Махмандаров был у очаровательной Александры Александровны и влип.

Мало-помалу завязались знакомства. Особенно льнули к нам кубанцы. Чтоб не иметь соперников, они зазывали нас к себе и угощали неприхотливыми, но удивительно вкусными кавказскими блюдами под пение их несравненных песенников. Когда репертуар приходил к концу и заводили: «Як дивчина ухмыльнется, у казака сердце мре», все оглядывались на юного хорунжего, который густо краснел при привычных фразах.

В Крепостном саду доминировали северцы, между которыми водились свои доморощенные «львы». Конноартиллеристы держались немного отдельно, группируясь около молоденькой Эммочки, богини скейтинг-ринга [94] Скейтинг-ринк (англ.) — площадка со спецпокрытием для фигурного катания и хоккея на роликовых коньках. , которая потом вышла за адъютанта дивизиона Сербина. Пешие артиллеристы были скромнее всех, пока наши ряды не пополнились молодежью, которая могла конкурировать с кем угодно.

Уже давно лишенная удовольствия бывать на балах и концертах, Алечка веселилась как дитя, забывая, что через два часа я уже должен был выходить на стрельбу, умоляюще смотрела мне в глаза и повторяла:

— Заинька, один, только один вальс… меня приглашают… и я так счастлива.

Переход из Александрополя в Саракамыш, где нас ожидал общий сбор, был приятнейшим пикником. За орудиями следовала наша пролетка с кучером Шеффером на козлах, в которой, закутанная вуалью от солнца и пыли, сидела наша командирша, бросая направо и налево любопытные взоры. За один или два перехода до места нас обогнал начальник артиллерии корпуса генерал Махмандаров.

— А вот и очаровательная мм. Беляева, — говорил этот суровый и недоступный для всех старик. — А где же наш огненный командир?

За короткие недели в Александрополе этот грозный генерал, служивший пугалом для всех своих подчиненных, оценил мою энергию и уменье и горячо рекомендовал всему начальству.

— Вот такого рода вещь… — это было его обычным предисловием. — Теперь, значится, поедем блистать в Бакинское и Елизавет-польское собрание. Ну, а потом куда же?

— Мой муж хотел провезти меня в Красную поляну, там мы достали себе чудный участок подле строящегося царского охотничьего дома на самом краю великолепных лесов.

— Ну вот, и я буду на побережье, в Батуме и, может быть, в Сухуме… А сейчас проеду вперед, поздороваюсь с батареями. — И, сверкая черными глазами из-под косматых бровей, старик с юношеской энергией погнал своего белоснежного кабардинца в голову колонны.

В Саракамыше самый тяжелый вопрос заключался в помещении. Обогнав своих, я попытался найти хотя бы комнату. Наконец разыскал домик, где помещалась с мужем, отставным капитаном, очень славная кабардинка, кроткая и миловидная.

— Никак не могу уступить вам комнаты. У меня только одна свободная, и в ней каждое лето помещается супруга принца Каджар [95] Каджар — династия шахов Ирана. Правили с 1796 г. Низложены в 1925 г. с молоденькой дочкой. И еще, вы говорите, дама. А я так боюсь дам.

— Не бойтесь моей жены, — защищался я. Если б вы знали, какая она прелестная! Вы ее сразу полюбите, как родную. Ее все на руках носят.

Она улыбнулась.

— Приходится вам поверить. Можете вы поместиться в одной комнате?

Комната была крошечная, узенькая, в ней стояла только одна железная кровать. Но для меня и то было раем. После нескольких дней пути Аля с радостью раскинулась во всю ширину кровати, мне пришлось улечься на железном перильце, но и этого было достаточно, я спал как убитый.

— А вы сказали мне сущую правду, — говорила мне потом хозяйка, — Какая она прелестная. Как я ей рада!