Джон Ревалд - История импрессионизма

Окруженный друзьями, Мане, по словам Дюранти, был „полон жизни, всегда стремился занимать первое место, но весело, с энтузиазмом, с надеждой и желанием осветить все по-новому, что делало его очень привлекательным". [263] E. Duranty. Les pays des arts. Paris, 1881, p. 345.

Мане, тщательно одетый, был, по воспоминаниям Золя, „скорее маленького, чем высокого, роста, со светлыми волосами, розоватым цветом лица, быстрыми, умными глазами, подвижным, временами немного насмешливым ртом; лицо неправильное и выразительное, необъяснимо сочетающее утонченность и энергию. К тому же по манере вести себя и разговаривать — человек величайшей скромности и доброты". [264] E. Zola. Mon Salon. 1866. Перепечатано в „Mes Haines".

Однако скромность и доброта, кажется, свидетельствовали скорее о прекрасном воспитании, чем выражали истинную натуру Мане. Он был не только честолюбив и своенравен, но выказывал даже некоторое презрение к тем, кто не принадлежал к его социальному кругу, и не симпатизировал тем членам группы, которые искали новый стиль за пределами старой традиции.

Согласно свидетельству завсегдатая кафе Армана Сильвестра, Мане, благородный и добрый, был „сознательно ироничен в спорах и часто даже жесток. Он всегда имел наготове слова, которые разили на месте. Но как неизменно удачны его определения и какая точность мысли!.. Он был самым любопытным явлением в мире, когда, сидя у стола, бросал насмешливые замечания. В его произношении явно чувствовался акцент Монмартра — соседнего с Бельвилем. Да, в своих безукоризненных перчатках, с шляпой, сдвинутой на начинающий лысеть затылок, — он был примечателен и незабываем". [265] Sylvestre, op. cit., ch. XIII.

Своих врагов он сражал меткими словечками, которые зачастую были остроумны, хотя редко бывали такими острыми, как у Дега. Кроме того, Мане не допускал возражений и даже обсуждения своих взглядов. В результате, у него иногда возникали яростные стычки даже с друзьями. Так, однажды спор привел к дуэли между ним и Дюранти; Золя был секундантом художника. [266] Дуэль состоялась в Сен-Жерменском лесу, 23 февраля 1870 г. Об этом инциденте см. Proust, op. cit., p. 38. Поль Алексис, друг и Сезанна и Золя, которого тоже зачастую можно было встретить в кафе, рассказывал, как „совершенно не умея фехтовать, Мане и Дюранти бросались друг на друга с таким ожесточением, что когда четверо потрясенных секундантов разняли их (Дюранти был слегка ранен), то их шпаги превратились в пару штопоров. В этот же вечер они снова стали лучшими в мире друзьями. А завсегдатаи кафе Гербуа, обрадованные и успокоенные, сочинили в их честь триолет из девяти строк… [267] P. Alexis. Статья появилась в „Cri du peuple", 8 janvier 1885. Цитируется y D. Leblond-Zola. Paul Alexis, ami des peintres, boheme et critique d'art. „Mercure de France", 1er mars 1939. Текст стихотворения был следующим: „Manet-Duranty sont deux gas / Qui font une admirable paire, Aux poncifs, ils font des degats, / Manet-Duranty sont deux gas. / L'Institut, qui les vitupere „Les meprise autant que Degas. / Parce qu'ils font des becs de gaz. / ManetDuranty sont deux gas / Qui font une admirable paire".

Дега. Рисунки к портрету Эдуарда Мане. 1865 г. Частное собрание. Париж

В другой раз произошла яростная схватка между Мане и Дега, в результате которой они вернули подаренные ранее друг другу картины. Когда Дега получил обратно написанный им портрет Мане и его жены, играющей на рояле, от которого Мане отрезал изображение г-жи Мане, — то подобное самоуправство отнюдь не смягчило его гнев. Он немедленно добавил к картине кусок белого холста с явным намерением восстановить отрезанную часть, но так никогда и не выполнил своего замысла.

Даже когда Дега и Мане не ссорились по-настоящему, они все-таки имели зуб друг на друга. Мане никогда не забывал, что Дега все еще продолжал писать исторические сцены, в то время как он сам уже изучал современную жизнь, а Дега гордился тем, что начал писать скачки задолго до того, как Мане открыл этот сюжет. Он не мог также удержаться от замечания, что Мане никогда в жизни „не сделал мазка, не имея в виду старых мастеров" [268] Из записной книжки Берты Моризо. См. P. Valery. Degas, Danse, Dessin. Paris, 1938, p. 148. . Со своей стороны Мане не постеснялся сказать Берте Моризо по поводу Дега: „Ему не хватает естественности, он не способен любить женщину, не способен ни сказать ей об этом, ни даже что-либо сделать". [269] См. письмо Берты Моризо к ее сестре Эдме, 1869 г. D. Rouart. Correspondance de Berthe Morisot. Paris, 1950, p. 31. Тем не менее из всех художников в кафе Гербуа Дега, несомненно, был ближе всех к Мане и по своим вкусам и по остроумию, которым был так щедро одарен.

Небольшого роста, очень стройный, с удлиненной головой, „лоб высокий, широкий и выпуклый, шелковистые каштановые волосы, глубоко посаженные быстрые, острые, вопрошающие глаза под высокими изломанными бровями, слегка вздернутый нос с широкими ноздрями, тонкий рот, наполовину скрытый небольшой бородкой". [270] P. Lafond. Degas. Paris, 1919, p. 99. Дега обычно сохранял несколько насмешливое выражение. Он должен был казаться хрупким в сравнении с другими, особенно потому, что в чертах его лица, так же как в манерах и речи, чувствовалась аристократическая, даже старомодная изысканность, которая резко контрастировала с его окружением в кафе. В своих суждениях и вкусах он часто был одинок, хотя не всегда можно было понять, говорит ли он серьезно или иронизирует. Противостоять ему в споре было чрезвычайно трудно, не только потому, что он имел в своем распоряжении большой запас аргументов, но и потому, что он, не колеблясь, сражал своих оппонентов неопровержимыми афоризмами, иногда коварными, иногда даже жестокими, но всегда чрезвычайно умными.

Дюранти замечал по поводу Дега: „Художник редкого ума, поглощенный идеями, что казалось странным большинству его товарищей. В силу того, что мозг его работал без какого-либо метода и последовательности и всегда находился в кипучем состоянии, они называли его „изобретателем социальной светотени". [271] E. Duranty, op. cit., p. 335. Одной из любимых идей Дега была идея о „ненужности делать искусство доступным низшим классам и разрешать продажу репродукций по 13 су". [272] Письмо Мане к Фантену от 26 августа 1868 г. См. E. Mоreau-Nё 1 atоn. Manet raconte par lui-meme. Paris, 1926, v. 1, p. 102. Эти взгляды яростно оспаривались крайне демократически настроенными Писсарро и Моне, но Дега вызывал еще большее удивление своей тенденцией серьезно обсуждать и даже защищать работы художников, в которых его слушатели были решительно неспособны обнаружить хоть какие-либо достоинства. По-видимому, его большое уважение к тому, что человек взялся за решение какой-либо определенной задачи, делало его терпимым по отношению к достигнутым результатам. Там, где другие видели лишь окончательный провал, он продолжал видеть первоначальный замысел и не мог удержаться от выражения сочувствия. Однажды, когда перед пейзажем Руссо зашел разговор о монотонности и слишком мелочной передаче деталей, — в данном случае речь шла о листве деревьев, — Дега сейчас же возразил: „Не будь это так глупо — это не было бы забавно". [273] См. Valery, op. cit., p. 88.