Олег Писаржевский - Прянишников

Дояренко последовательно отстаивал подлинно научные основы опытного дела. Среди условий строгой научности полевого эксперимента нужно отметить два главные, на строгом соблюдении которых Дояренко особенно настаивал. Это повторность опытов и агрономическая равноценность тех участков, на которых они ставятся.

Эти условия непосвященным могут показаться простыми и само собой разумеющимися. Однако любой человек, имеющий хотя бы какое-то отношение к сельскому хозяйству, знает, как изменчив почвенный покров, как резко меняются его свойства в зависимости от того, какая культура на нем возделывалась во время предшествующего оборота, или ротации, как выражаются опытники. Во всех случаях основным правилом научной постановки сельскохозяйственных экспериментов является выдвинутая Дояренко идея правильного отбора равноплодных участков.

Мы уделяем этим на первый взгляд второстепенным обстоятельствам значительное внимание, ибо на самом деле, насаждая высокую культуру агрономического опыта, Дояренко выступал как научный единомышленник Д. Н. Прянишникова, уже ранее этого сделавшего опорой научного эксперимента опыт физиологический — вегетационный. И в том и в другом случае на первый план выступало стремление превратить агрономию из полузнахарского искусства в одну из прикладных отраслей точного естествознания.

В этом главном вопросе у Прянишникова было полное единомыслие с Дояренко, и нет ничего удивительного в том, что они понимали друг друга с полуслова.

Что касается Вильямса, то его покровительственное отношение к молодому ученому было основано на глубоком недоразумении. Почему оно не прояснилось с самого начала? Для этого не было повода, ибо Вильямс принимал только ту часть деятельности Дояренко, которая относилась к изучению научных принципов чистой агротехники, и считал несущественным прянишниковское к ним агрохимическое «добавление». А Дояренко на нем не настаивал, что и дало основание Вильямсу считать его отступником от прянишниковского направления. С достаточной степенью откровенности он писал об этом в своем представлении Дояренко на должность профессора по кафедре общего земледелия. Последовательный рост научной квалификации Дояренко он изображал как эволюцию его взглядов «от агрохимии через агрофизику к обобщениям вопросов общего земледелия». Такая эволюция его вполне устраивала. Вильямс явно рассчитывал на ее дальнейшее развитие в желанном ему направлении и связывал с этим много собственных ожиданий. Он отмечал далее, определенность «строго научного направления», принятого Дояренко, и подчеркивал, что это особенно важно в такой области знания, как общее земледелие, «где в силу чрезвычайной близости трактуемого предмета к повседневной жизни начинающий работник с недостаточно установившимися научными взглядами легко может пойти по пути попыток обобщения выводов практики — пути совершенно мертвому и ничего общего с научной разработкой этих вопросов не имеющему».

Не правда ли, довольно странная похвала? Похвала умозрению, противостоящему опыту, практике… Но мы натолкнулись не на обмолвку, а на подлинное выражение подспудного строя мыслей исследователя, в чем скоро будем иметь еще один случай убедиться.

Вильямс продолжал: «А. Г. миновал этот перекресток, и его широкая научная подготовка обеспечивает правильность дальнейшего развития его недюжинных дарований».

Если на место такого образного, но неопределенного термина, как «перекресток», подставить вполне однозначный период десятилетней работы Дояренко в качестве ассистента у Прянишникова, то смысл вильямсовской аттестации еще более прояснится.

Вильямс спешил поставить свое «тавро» на благоприобретенной, как он полагал, идейной добыче.

«И если к этому прибавить, — заключал он, — что, как показал уже продолжительный опыт, А. Г. представляет и выдающегося преподавателя, умеющего захватить слушателей волною своего увлечения, то станет вполне понятно то чувство гордости и удовлетворения, которые испытывает пишущий эти строки при мысли, что он может назвать А. Г. в числе своих учеников и сотрудников».

В своем самовлюбленном ослеплении Вильямс заблуждался.

При внешнем сходстве научных интересов у него не было после Прянишникова более мощного потенциального противника, чем Дояренко. Трудно себе представить фигуру исследователя, в меньшей мере склонного погрузиться в оцепенение какого-либо узкодогматического положения, чем Дояренко. Его душевное горение не было самосжигающей вспышкой короткого замыкания на самом себе. Оно питалось живыми токами действительности, с которой его связывали непрестанные искания. Так же как и прянишниковская лаборатория, дояренковское опытное поле воспитывало не застегнутых на все пуговицы самонадеянных и отрешенных от жизни догматиков, а открытых навстречу всем зовам жизни искателей.

Пользуясь тем, что студенты начали изучать земледелие, пройдя уже все лабораторные занятия по физике, химии и ботанике, Дояренко составил программу практических занятий по этим важнейшим дисциплинам не из упражнений «вообще», а из ряда исследований, построенных на конкретных материалах, представляющих интерес для работы опытного поля.

«Огромной радостью было наблюдать, — рассказывал Дояренко, — как проходит превращение неопытных студентов в уверенных руководителей сложных полевых работ». Воспитателем здесь была избрана самостоятельность. Каждый практикант получал в свое полное распоряжение два-три опыта, в которых он самостоятельно руководил всеми работами, выполнял все программные наблюдения и исследования в поле и лаборатории, проводил учет урожая, обрабатывал все полученные данные и составлял отчет. В течение всей зимы «хозяева опытов» готовились к докладам, которые обычно обсуждались всем составом сотрудников опытного поля. «Много горячих споров, смелых выводов, обобщений и предложений, граничащих с фантазией, а иногда и разочарований бывало на этих отчетных собраниях, где выковывались будущие опытники», — вспоминал он.

Вильямс ликовал, узнав о том, что первая тема первой исследовательской работы студентов в лаборатории Дояренко была посвящена структуре почвы. Ведь это был его «конек» — альфа и омега его теоретических построений! Вполне удовлетворенный созвучием слов, он уже не вникал в то, как была повернута его любимая тема. А это было главным! Полное название первой темы для коллективной студенческой работы звучало так: «Влияние структуры почвы на динамику физико-химических процессов». Жизнь почвы изучалась, и изучалась в движении. Именно в этом, а не в статичных формулах Вильямса, была заключена живая душа — диалектика всей проблемы.