Олег Писаржевский - Прянишников

Сознание общественной обязанности ученого возвышать свой голос в защиту широко понимаемых интересов народного хозяйства определяло все его поведение. Если в спорах с консерваторами Наркомата земледелия он поддерживал интересы промышленности, то, выступая в ВСНХ, он защищал интересы земледелия. Когда перед неким ответственным заседанием один из руководителей Высшего совета народного хозяйства спросил Прянишникова: «Вы будете защищать наши интересы?», он тут же с несвойственной резкостью оборвал его: «Простите, не ваши, а государственные интересы».

Высокое чувство ответственности проявлялось и в большом и в малом. Отправив какую-либо докладную записку в правительство с постановкой того или иного вопроса, он неукоснительно требовал ответа — звонил, снова писал, не ленился самолично отправиться на прием к деятелю любого ранга, у которого, по его мнению, «завязало» поднятое им дело.

С огромным уважением относясь к общественному мнению, Прянишников не оставлял без ответа ни одну, даже самую нелепую, выходку своих противников.

Долголетний соратник Прянишникова академик С. И. Вольфкович рассказывает, как он однажды спросил у Дмитрия Николаевича, старательно заносившего в блокнот выступление одного агрономического деятеля: «Зачем вы записываете? Ведь это чистейшая чепуха». Оратор рассуждал о том, что в лесу-де без всяких удобрений вымахивают сосны метрового охвата, и отсюда делал вывод, что пшеничная былинка в поле тоже как-нибудь без удобрения проживет. «Но как же такое можно оставлять без ответа, — возразил ему Прянишников, — ведь люди знают, что мы с вами тут же рядом сидели, всё это слушали. Нам не простят, если мы будем сидеть да помалкивать».

Жизнь показала, что Прянишников был прав. Он сражался далеко не с ветряными мельницами…

Еще одна страница жизни.

1942 год…

Беспримерный героический год обороны. Год собирания сил, передислокации промышленности, накопления резервов.

«Когда началась Отечественная война, — вспоминает старшая дочь Д. Н. Прянишникова В. Д. Федоровская, — моему отцу было семьдесят пять лет; он был еще полон энергии и продолжал много работать. Он крепко верил в нашу победу, несмотря на первые неудачи на фронте, и не допускал мысли, что фашисты могут ворваться в Москву. Поэтому он не хотел никуда уезжать. Но постепенно научная работа сокращалась: один за другим уходили на войну сотрудники лаборатории. Дел стало меньше, и отец увлекся новым вопросом. Выписал множество книг по истории борьбы славян с захватчиками и стал специалистом в этой области; несколько раз он выступал с докладами на тему «Гитлер и славяне» в Академии наук СССР и в Тимирязевской сельскохозяйственной академии.

Прятаться в бомбоубежище во время воздушных тревог отец ни за что не хотел, сколько его ни упрашивали. По вечерам, когда начинала выть сирена и по радио объявляли: «Граждане, воздушная тревога!», он велел лишь тщательнее завесить окна, а сам придвигался ближе к кипящему самовару и продолжал углубленно изучать книги по истории славянских народов. Грохотала стоявшая возле дома зенитка, от ее выстрелов звенели стекла, слышался рокот немецкого самолета, иногда вой фугасной бомбы, но отца как будто это не касалось, как будто и не было опасности».

В октябре 1941 года ученому пришлось по приказу правительства выехать из Москвы в Среднюю Азию. «Выезд был неожиданным, — продолжает свои воспоминания В. Д. Федоровская. — Не успели даже купить продуктов в дорогу. Тащился поезд до Ташкента одиннадцать суток, питание было скудное, постель жесткая. В довершение всего нас несколько раз бомбили. Но отец переносил все это бодро, как будто не замечал неудобств. Его интересы были сосредоточены на сводках по радио, которые передавались на станциях».

В Самарканде открылся филиал Тимирязевской академии, и здесь работа Д. Н. Прянишникова приняла новое направление, необходимое для данного момента и для данного края. В Узбекистан и Казахстан были переброшены с Украины сахарные заводы, и в Средней Азии появилась новая для нее культура — сахарная свекла. Прянишников читает для местных агрономов лекции по культуре сахарной свекловицы, осматривает колхозные поля, участвует в заседаниях обкома в Самарканде и Госплана в Ташкенте. Он разработал несколько вариантов «военного» севооборота для Узбекистана, в которые входили и сахарная свекла и пшеница, необходимая для края в военное время, причем урожай хлопчатника по этим вариантам не снижался по сравнению с довоенными севооборотами.

«Любовь к путешествиям, — вспоминает дочь, — сказалась и во время эвакуации: отец успел побывать и в Алма-Ате, где он выступал с докладами, на семьдесят шестом году еще делал большие прогулки и любовался живописными предгорьями Ала-Тау; съездил во Фрунзе и в Свердловск — на сессию Академии наук, побывал даже в затемненной Москве».

Вечер. Отложена рукопись последней книги «Азот в жизни растений и в земледелии СССР» — книги, которую Дмитрий Николаевич отделывал с особым тщанием; она отличается от других его произведений особенным изяществом изложения.

Родные, друзья, ученики пытаются оградить его от излишних забот. Он только отмахивается, работает еще более напряженно, чем обычно. Ему не до покоя. Война…

«Опять война, — так начинает Прянишников очередную статью, — опять Германия является агрессором, как и в 1914 году. Но другого противника имеет теперь Германия в лице СССР. Это иная страна, с новой социальной структурой, монолитная, несмотря на многонациональность, хорошо технически вооруженная».

Ни на минуту не покидает старого ученого вера в народные силы. Да, ему есть с чем посравнить «день нынешний».

«Старая Россия вступила в войну 1914 года совершенно неподготовленной в отличие от Германии, — он переходит к тому, что всего ближе ему самому. — Возьмем хотя бы химическую промышленность: азотная промышленность в России совершенно отсутствовала, и хотя царские генералы наивно думали, что они держат достаточные запасы селитры, но ее вскоре пришлось возить из Чили дальним путем через Тихий океан и Владивосток, что было возможно только потому, что Япония была не на стороне Германии. Точно так же в России почти не было сернокислотной промышленности. Германия же, обильно снабжавшая сельское хозяйство минеральными удобрениями, тем самым была подготовлена к войне: у нее было около сотни суперфосфатных (а значит, и сернокислотных) заводов, так как именно суперфосфат является отводным каналом для серной кислоты в мирное время. Стоило из Берлина дать сигнал по телефону, чтобы серная кислота потекла по иному руслу, — на заводы взрывчатых веществ. Царская же Россия только во время войны начала создавать сернокислотную промышленность. Делала это медленно, и более крупные размеры были достигнуты лишь к тому времени, когда уже никто не хотел больше воевать».