Борис Григорьев - Карл XII, или Пять пуль для короля

Тем не менее Карл смотрел на события оптимистично и приступил ко второй части своего плана — подбору кандидатуры на роль польского короля. Его выбор, после некоторых обсуждений, остановился на старшем сыне умершего польского короля Яна Собесского — Якове. Принц Яков с супругой и младшим братом Константином вёл уединенную жизнь в своем силезском поместье и с некоторого времени находился в переписке с Карлом. После формального смещения Августа Сильного с польского трона шведская партия стала выдвигать взамен ему кандидатуру Якова Собесского. Известие об аресте саксонцами Якова и Константина Собесских, естественно возмутило и расстроило Карла XII. «Если уж это случилось, то ничего не поделаешь — мы найдем какой-нибудь выход», — написал он Арвиду Хорну в Варшаву. На воле оставался еще один принц Собесекий — Александр, прибывший к Карлу XII искать помощь и защиту. Король предложил ему занять место арестованного брата Якова, но Александр категорически отказался — он не хотел перебегать дорогу старшему брату. Насколько отчаянным и безвыходным для шведов создалось положение, свидетельствует тот факт, что они были вынуждены обратиться к кандидатуре престарелого магната Опалинского, которому симпатизировали братья Собесские. Но и Опалинский отказался от польской короны даже под угрозой лишения своего имущества. «... Вряд ли мы найдем подходящего поляка, — писал А. Хорн королю, — который бы помогал себе сам; вся тяжесть ляжет на плечи Его Величества. Многие опасаются, что как только Его Величество удалится из страны, такой бессильный и навязанный силой король станет играть жалкую роль». Капитан драбантов как в воду глядел!

Но поиски кандидата продолжались, и выход был все-таки найден — кандидатом на польский трон стал двадцатишестилетний воевода из Познани Станислав Лещинский, принимавший участие в переговорах с принцем Александром Собесским. Лещинский понравился Карлу XII своей честностью и простотой нравов, в остальном он мало чем выделялся в своей среде и был типичным польским магнатом: любезный, велеречивый и одновременно ничего важного не говорящий. Для «проталкивания» новой кандидатуры Карл со всей силой стал нажимать на А Хорна, а командир драбантов — на кардинала Радзиевского, который предпочитал на польском престоле видеть иностранца.

Пока Хорн приобретал в Варшаве дипломатические манеры, его товарищ Магнус Стенбок занимался более практическими делами — он с успехом выбивал из магистрата Данцига долги времен короля Карла Кнутссона и с увлечением ввязался в дискуссию о том, по какому курсу и с какими процентами должны были быть выплачены эти несчастные деньги. Король также поручил верховному военному комиссару наложить руку на все финансовые обязательства города по отношению к Августу и направить денежные потоки в карман короля Швеции. Это неожиданное требование Карла застало врасплох власти Данцига, и они стали противиться и всячески тормозить исполнение этого требования. Впрочем, король и так был доволен тем, что получил от города, он не очень-то и настаивал на своих требованиях и избрал тактику постепенного выкручивания рук («Эй вы, данцигцы!») и традиционную забаву сытой кошки с мышью, когда кошка играет со своей добычей до тех пор, пока не заиграет ее насмерть. В этой игре с данцигцами король вспомнил, что в церквах города продолжали читать молитвы во здравие Августа, и запретил это делать впредь. Потом Карл обязал все прусские города издать манифест, в котором бы они объявили себя свободными от всяких обязательств по отношению к Августу. Потом Стснбок подсказал, что поскольку расчеты с городом шли в риксдалерах, то следовало бы брать с него деньги звонкой серебряной монетой. И это было одобрено королем и предъявлено горожанам к исполнению.

Постепенно Данциг оказался под властью шведов. Сильный всегда прав, и сильному все сходило с рук. Не привыкшие к таким строгим поборам польско-прусские города ворчали, жаловались, хитрили, изворачивались, но все было бесполезно. Ритмично работавшая и хорошо отлаженная машина поборов не знала снисхождения и жалости. К тому же Карл придерживался обычного тогда представления о городах и их жителях, естественным, если не единственным предназначением которых было кормление князей, королей и прочей аристократии.

Единственное место в Европе, где корчили недовольные гримасы действиями шведов в польской Пруссии, был Берлин, где сидел бывший курфюрст Бранденбурга, а ныне король Пруссии Фридрих I. (В результате титанических усилий берлинской дипломатии удалось склонить все влиятельные дворы Европы к тому, чтобы признать за курфюрстом звание короля.) Шведы относились к возвышению Бранденбурга презрительно: «Гм-м, король милостью венской, лондонской, гаагской и парижской! Такой же король, как какой-нибудь финский лавдсхёвдинг». Но с пруссаками нужно было соблюдать известную осторожность: и Петр, и Август, и их уполномоченный Паткуль не перестают обхаживать Фридриха, чтобы перетянуть его на свою сторону. У пруссака сильная армия, и его участие на той стороне сразу бы нарушило баланс не в пользу Швеции. За часть Польши, за ту же польскую Пруссию, которая отделяла друг от друга две части государства прусского — Бранденбург с Берлином от собственно Пруссии с Кёнигсбергом, — Фридрих может соблазниться (и соблазнялся несколько раз!) на участие в антишведском союзе. Тем более что Эльбинг в свое время был отдан Берлину в залог под долги короля Августа и пруссаки держали в Эльбинге свои полки. Ковда в польскую Пруссию вошли шведы, они практически вытеснили оттуда прусских военных, потому что на одних и тех,же зимних квартирах двое голодных соперников стоять не могли.

Обеспокоенный Берлин выслал к Карлу своего эмиссара, чтобы выяснить, каковы были планы короля Швеции относительно размеров Польши. Фридрих хотел бы, чтобы Каря отдал ему польскую Пруссию и поставил его в список ожидающих получить Курляндию. Себе же Карл, по мнению Берлина, мог взять Литву. Карл на разыгравшийся аппетит вновь испеченного короля ответил категорическим «нет». У него не было никаких планов делить Польшу на куски. С таким планом носится и Август Сильный, но шведы на него никогда не пойдут: им нужна сильная и единая Польша, способная подставить Швеции если не спину, то хотя бы локоть помощи. В Берлине «поскрипели зубами», но промолчали; Что ж, пока у шведов пик было больше, и они были длиннее прусских штыков, можно подождать до лучших времен.

Зима 1704 года давно кончилась, пришла весна, за ней лето, а шведы все «зимовали» и набирались сил. Когда в июне наконец армия, оставив гарнизон в Эльбинге, снова двинулась в юго-восточном направлении, в ее составе вместе с корпусом Реншёльда снова насчитывалось 28 тысяч штыков. На юге Польши и на Украине снова концентрировались силы противника. Август пошел на беспрецедентный шаг и отозвал свой шеститысячный контингент из Австрии царь Петр обещал ему корпус пехоты и кавалерии и прислал уже один пехотный корпус численностью девять тысяч человек. Нельзя было сбрасывать со счетов и нерегулярные отряды поляков и украинских казаков, не довольных присутствием в стране шведских оккупационных войск. Одним словом, у шведов снова появился повод для боевых деиствий, и они бодро зашагали по своему старому маршруту вдоль Вислы на Варшаву.