Карл Сэндберг - Линкольн

— Соотечественники, сегодня, принимая присягу перед вторым вступлением на пост президента, нет необходимости излагать такую же большую программу, как и в первый раз… Что нового могу я вам сказать? Успехи нашего оружия, на чем базируется почти все, известны народу не меньше, чем мне… у нас хорошие перспективы в будущем, но я не отваживаюсь что-либо предсказать… Четыре года назад все с тревогой думали об угрозе гражданской войны. Обе стороны не желали войны, но одна из них готова была решиться лучше воевать, нежели допустить существование единой нации, а другая сторона готова была принять войну как необходимое условие сохранения единства нации.

Восьмая часть населения — цветные рабы — населяла в основном южные штаты. В целях дальнейшего утверждения, распространения и усиления института рабства мятежники готовы были применить оружие и пойти на раскол нации. Обе стороны читают одну и ту же библию, молятся одному и тому же богу, обе стороны взывают к богу о помощи в борьбе против врага. Может показаться странным, что кто-либо осмеливается требовать у бога помощи, чтобы заставить других работать на них в поте лица своего; но не будем судить, дабы не быть судимы…

Мы не таим злобы против кого бы то ни было; наше милосердие простерто к каждому. Справедливость — наша опора… Мера понимания справедливости дана нам богом. Приложим все силы, чтобы закончить наше дело, залечить раны, нанесенные войной, оказать внимание тому, кто вынес на себе тяготы войны, позаботиться о вдовах и сиротах — сделать все для того, чтобы добиться и поддерживать длительный справедливый мир в нашем народе и со всеми народами мира.

Робкие аплодисменты, редкие одобрительные возгласы прерывали речь Линкольна. Репортеры отметили, что заключительные абзацы речи увлажнили глаза многих, у некоторых катились по щекам слезы, и их не стыдились.

Клерк верховного суда принес библию. Линкольн, раскрыв ее, положил руку на страницы, вслед за верховным судьей повторил официальную присягу, наклонился, поцеловал библию и снова выпрямился во весь свой рост.

Вечером в Белом доме состоялся прием. От невероятного напора толпы, запрудившей платформу, площадь и дорожки сада, мужчины задыхались, женщины падали в обморок. Начиная с 8 часов и до 11 вечера Линкольн беспрерывно пожимал руки желающим. Газеты подсчитали, что перед ним прошло более 6 тысяч человек.

Любители охотились за сувенирами. «В Восточном зале отрезали кусок красной парчовой драпировки размером с квадратный ярд. Из кружевных занавесей вырезали узоры из цветов. После приема арестовали нескольких человек, причастных к этим безобразиям», — вспоминал охранник Крук. Президента этот вандализм очень огорчил.

Из маленькой деревушки Гамильтон, Массачусетс, пришло письмо. Мэри Додж писала: «Я хочу поблагодарить вас за вашу доброту и сказать, что мы очень сожалеем, что вам придется так много трудиться еще четыре года. Но поймите, какой это будет триумф правды, какое это счастье для нашей страны… И когда придет пора отдыха, на вас будет сияние славы… благодарность и любовь народа будет лишь малой долей той огромной награды, которой вы достойны».

Миссури, больше чем любой другой штат, страдал от гражданской войны, от нападений соседей друг на друга, от кочующих бандитов и партизанских отрядов, от поджигателей амбаров и ночной стрельбы. 15 января Линкольн написал генералу Доджу: «…в Северном Миссури… почти не осталось населения… обратитесь к народу с предложением вернуться к своим очагам, оставить друг друга в покое…», может быть, вывести войска из районов, где их присутствие вызывает недовольство населения. Предлагая практические меры, Линкольн выказал веру в гуманизм, для которого трудно было тогда найти оправдание в Миссури.

За четыре с лишним года Линкольн снял с должностей 1 457 чиновников из общего возможного количества в 1 639. На многих военных ответственных должностях должны были находиться вполне лояльные люди. При малейшем сомнении человека увольняли. В организацию лояльного правительства Линкольн вложил много труда.

В британских политических и журналистских кругах началась военная паника. Линкольн и Сьюард обсудили вопрос о посылке в Великобританию заверений в том, что США не собираются воевать за океаном.

Почти семь недель Линкольн работал, добиваясь прохождения тринадцатой поправки; он руководил сложной и острой конференцией в Хамптон-Роудс, потерпел тяжелую неудачу в попытке добиться признания Луизианы, поддерживал постоянный контакт с Грантом и Шерманом, решал дела военно-морского флота, торопил с посылкой свежих подкреплений на фронт, разбирался в бесконечном потоке дел военно-полевых судов, в случаях произвольных арестов подписывал ордера на арест, приказы о помиловании; назначил двух новых министров; написал вступительную речь и принял присягу на второй срок президентства; рассмотрел сотни заявлений о назначении на должности. И 14 марта впервые руководил заседанием министров, лежа в постели, — он был измучен и истощен перегрузкой в работе и сложными переживаниями.

Президент лежал в постели и в какой-то степени отдыхал. Уэллес записал, что Сьюард «предложил на утверждение приказ о высылке из страны всех нарушителей блокады и лиц, сотрудничающих с мятежниками». Обсуждалось назначение Джона Хэйла послом в Испанию и другие дела.

Из-за упадка сил Линкольн прекратил личный прием. Вечером президент принял весьма ограниченный круг лиц.

В течение четырех лет президент часто конфиденциально и откровенно беседовал с Бруксом; их дружба стала более тесной. Николаи и Хэй направлялись в парижское посольство, Бруксу предстояло стать личным секретарем президента.

Считалось общепризнанным, что чета, занимавшая жилые помещения в Белом доме, мало подходит друг другу характерами.

Миссис Линкольн тепло относилась к личному другу и парламентскому противнику своего мужа — Самнэру. Она посылала ему записки, цветы из оранжереи Белого дома и, видимо, восхищалась им в такой же степени, в какой ненавидела Сьюарда.

Нужно полагать, что миссис Линкольн отдала много сил для желательного ей устройства сына Роберта в армии. Сестра ее, миссис Хэлм, записала в свой дневник в ноябре 1863 года; «Она (миссис Линкольн) в ужасе от того, что Роберту придется пойти на военную службу. Сегодня она сказала Линкольну (я сидела и читала в другом углу комнаты, но невольно слышала их разговор):

— Конечно, я понимаю, что просьба Роберта пойти в армию говорит о его мужестве и благородстве. Я хочу, чтобы он пошел в армию, но… Ах, я так боюсь, что мы его никогда больше не увидим!