Карл Сэндберг - Линкольн

Теперь, когда генерал Мак-Клеллан поднялся с постели, Комитет по ведению войны вызвал его для консультации. Сенатор Чандлер напрямик спросил у командующего:

— Генерал Мак-Клеллан, если я правильно вас понял, вы хотите быть уверены, прежде чем выступить против мятежников, что у вас есть куда отступать, если они отбросят вас.

— Или если вы испугаетесь, — усмехнулся Уэйд.

Генерал Мак-Клеллан принялся объяснять сенаторам, как ведутся войны и как важно для всякого генерала иметь заранее линии отступления, не меньше, чем линии связи и снабжения.

Линкольн, отказываясь удовлетворить требования радикалов о смещении Мак-Клеллана с поста командующего, решил все же дать ему почувствовать, кому принадлежит власть. 27 января Линкольн отдал свой военный приказ № 1, в котором назначал 22 февраля 1862 года «днем всеобщего наступления наземных и морских частей Соединенных Штатов против сил инсургентов». В приказе он перечислял армии, которые должны были быть готовы наступать к этому дню: армию, расположенную у крепости Монро, потомакскую армию, армию в Западной Виргинии, армию близ Манфордвилла в Кентукки, армию и флотилию канонерок в Кейро в Иллинойсе и морские илы, находящиеся в Мекоиканском заливе. Руководители департаментов, командиры и подчиненные «будут нести строгую ответственность за точное выполнение этого приказа».

Четыре дня спустя Линкольн отдал специальный военный приказ президента, согласно которому потомакской армии приказывалось после обеспечения обороны Вашингтона 22 февраля двинуться и занять железнодорожную станцию Манассас, «все детали этого наступления будут в приказе главнокомандующего». К этому приказу Линкольн присовокупил письмо Мак-Клеллану от 3 февраля, в котором настаивал на преимуществах своего плана атаки армии конфедератов поблизости от Вашингтона по сравнению с планом высадки войск на полуострове для атаки на Ричмонд.

«Если вы дадите мне удовлетворительные ответы на мои вопросы, — писал Линкольн, — я с радостью откажусь от своего плана в пользу вашего. Разве ваш план не требует больше времени и денег, чем мой? Который из двух планов обещает более твердую победу? Разве ваш план обещает более полную победу, чем мой? Разве не получается так, что ваш план не предусматривает разгрома вражеских коммуникаций, как это делает мой план? Разве в случае поражения отступление согласно вашему плану не окажется гораздо более затруднительным, чем при принятии моего плана?»

Мак-Клеллан ответил Линкольну в тот же день большим письмом, в котором утверждал, что высадка на полуострове около Ричмонда позволит ему захватить столицу конфедератов. Он не соглашался на прямую атаку линий конфедератов вблизи Вашингтона. Как записал секретарь Чэйз, Мак-Клеллан явился 13 февраля и заявил: «Через десять дней я буду в Ричмонде». Прошло десять дней, однако никакого наступления не было, не было даже приготовлений к наступлению.

Крупный оптовый торговец из Вермонта Джим Фиск ухмылялся, поглаживая свои щегольские усы: «Вы можете продать правительству все что угодно и почти за любую цену, которую у вас хватит нахальства назвать». В его квартире в отеле Вилард любого члена конгресса всегда ожидали гаванские сигары, хорошая выпивка и возможность заключить любую мало-мальски выгодную сделку.

Доклад Комитета по наблюдению за правительственными контрактами конгрессу в декабре месяце пролил свет на весьма странные заказы, особые привилегии, невероятно вздутые цены, которые платило правительство, на чрезвычайно плохого качества продукты и вещи, поставляемые армии и флоту. Коррупция так проникла во все звенья правительственного аппарата, писал в частном письме генерал Шерман, что «даже в это время тяжелых испытаний повсюду царит мошенничество при продаже обмундирования, одеял, муки, хлеба — всего, что только можно продать».

На резолюцию, требовавшую от военного министра, чтобы он представил в сенат полную информацию о контрактах, количествах товара, именах поставщиков, датах, уплаченных суммах, Камерон не ответил. Проходили месяцы, а Камерон не посылал в сенат ни требуемой информации, ни объяснений, ни хотя бы извинения.

Крики возмущения по поводу коррупции носили отчасти политический характер и преследовали цель опорочить правительство. Частично же они были вызваны завистью поставщиков, которые не пользовались расположением Камерона. В этом Линкольн был уверен. Однажды его посетила делегация банкиров Нью-Йорка и Бостона и потребовала смещения Камерона. В конце беседы Линкольн заявил банкирам:

— Господа, если вы хотите смещения Камерона, вам нужно только представить мне одно-единственное доказательство нечестности Камерона, и я обещаю вам его голову. Но я заверяю вас, что никогда не сделаю ничего подобного на основании беспочвенных слухов.

Некоторые журналы писали, что перечень случаев мошенничества и вымогательств вызывает ужас.

Член конгресса от штата Нью-Йорк Чарльз Ван Вик говорил в своей речи: «Похоже, что мания воровства охватила все правительственные каналы — от генерала до барабанщика, начиная теми, кто стоит вблизи от источника власти, и кончая последним таможенным чиновником. Чуть ли не каждый из тех, кто имеет дело с правительством, думает, что он удержится недолго, и торопится наворовать».

Ван Вик назвал целый список негодяев, привел факты и имена, указывая при этом уворованные суммы или незаконные прибыли. «Пираты, которыми кишит океан, заслуживают не большего презрения человечества, чем эта банда, которая пирует за счет пота бедняков и крови храбрецов».

Постепенно Линкольн пришел к выводу, что. Камерон приносит стране вред. Эли писал Самнэру: «Тадеус Стивенс говорит, что Камерон прибавит миллион к своему состоянию. Я думаю, что он уже сделал это».

Первый открытый конфликт между Линкольном и Камероном возник в декабре 1861 года, когда Камерон опубликовал свой годовой отчет. Не проконсультировавшись с президентом, Камерон выставил себя в качестве человека, излагающего политику правительства. Один из параграфов этого документа, особенно удививший Линкольна, гласил, что рабы, принадлежащие изменникам, должны быть конфискованы. «Совершенно ясно, что правительство имеет полное право, когда это потребуется, вооружить рабов, точно так же, как оно может использовать порох, захваченный у врага. Вопрос о том, когда это следует сделать, является уже вопросом чисто военным… Если выяснится, что человек, находившийся в собственности мятежников, способен носить оружие и исполнять воинскую службу, то право, а может быть, и обязанность правительства заключается в том, чтобы вооружить его, одеть и использовать против мятежников».