Бруно Беттельхeйм - Люди в концлагере

Странным образом, но мне преподали урок именно эти две диаметрально противоположные ситуации. В одном случае я пытался применить психоанализ вне его сферы ради предотвращения, сдерживания или уменьшения деградации личности, вызванной давлением среды. В другом случае я пытался при помощи среды вывести личность из состояния распада.

Я много достиг, применяя психоаналитические модели и мне не легко было пересматривать те возможности, которые новых чувств и мыслей, которые открыл для меня Фрейд. Но различный опыт и наблюдения требовали ревизии. Первым, кто осознал необходимость этого, был Гартман, а впервые в теории произвел пересмотр Эриксон в книге «Детство и общество». Ему и многим другим я обязан излагаемыми в этой книге идеями. Я многое почерпнул из общения с Джоном Девеем и Фритцем Редлом, а также с Эмми Сильвестер из Ортогенической школы. Многое прояснилось из бесед с Рут Маркиз — моим издателем, а также в ходе преподавания и общения с коллегами по Ортогенической школе и учащимися в Университете. И именно это общение привело меня к пересмотру используемых мною теоретических моделей. Более того, оставаясь верным своей идее о путях создания лучшего общества и лучшей жизни, я стремился расширить сферу применения теоретических моделей, применяемых сугубо в микрокосмосе Ортогенической школы. Мои расхождения с психоанализом вытекали и того, что он мало уделял внимания позитивным жизненным силам и акцентировал все внимание на разрушительном влиянии неврозов.

Конечно, анализируя влияние общества на индивида трудно установить точку баланса между двумя крайностями — желчным пессимизмом и наивным оптимизмом, хотя бы потому, что теоретические модели оправдывают именно ту или иную крайность. Ведь совпадение противоположностей и отсутствие четкости не удобны для создания теоретических моделей. Вспомним пример с пеленанием ребенка — баланс между безопасностью и свободой сложнее, когда проявления свободы в одних местах ограничиваются запрещениями в других. В общем, наши трудности, дискомфорт и тревога связаны с тем, что мы ушли от традиционного уклада жизни. Одно дело — повторяемость обычных действий, другое — невозможность предугадать последствия действий, совершаемых в постоянно меняющемся контексте.

И именно проблемы, связанные с массовым обществом и быстрыми технологическими изменениями, показали мне, что только психоанализом (как он изначально задумывался) невозможно объяснить все динамические изменения.

Мир Фрейда и его первых пациентов был стабильным и менялся весьма медленно. Можно сказать, он практически не влиял на психологические изменения индивида, социальную матрицу жизни которого можно назвать константной. Примером может служить рекомендация аналитика не принимать никаких далеко идущих решений во внешней жизни, пока не закончится процесс психоанализа. Здесь проглядывает как пренебрежение анализа ко внешней жизни, так и уверенность в том, что за годы психоанализа вряд ли что-нибудь сильно изменится во внешней среде. Современная жизнь, наоборот, так стремительно меняется, что пациент не в силах «заморозить» свою внешнюю сферу на 3, 5 или более лет, чтобы спокойно принять какое-то важное решение.

Если изменения происходят медленно и органично, если они ожидаемы и прогнозируемы, то для понимания личностной динамики, их можно не рассматривать. Они будут лишь нейтральным фоном для внутренних процессов.

Лишь дважды это мое убеждение было лишено силы — внезапное изменение образа жизни при заключении в концлагерь и переезд в Новый Свет. Попытка соотнести эти резкие перемены социальной среды с моими личностными изменениями привела меня к убеждению, что ни среда не может помочь понять динамику личности, ни личностное развитие не укоренено в биологии или прежнем опыте, как это предполагалось в психоанализе.

Но, если, с другой стороны, среда может оказывать длительное воздействие на личность, то такое влияние нужно изучить лучше. Более важно, чтобы человек был лучше защищен (например, в силу образования) от возможного деструктивного воздействия. Короче, человек должен одновременно и сам жить хорошо в обществе, и заново творить его в новом поколении.

Мне кажется, что мы не будем удовлетворены, увидев, что личностные изменения происходят вне социального контекста. Если это и может быть так для единиц, то для всех — вряд ли. А если учесть рост скорости социальных изменений, то говорить о независимости от них хоть кого-то вообще будет нельзя. Примером чему могут служить радикальные социальные перемены в когда-то традиционном Китае.

Если психоанализ чего-то достиг, изучая личность в стабильном социальном контексте, то теперь ему нужно иметь дело с личностью и социальным контекстом в их взаимодействии, при изменении того и другого.

Первая мировая война и послевоенная разруха требовали внешних изменений к лучшему, занятия психоанализом укрепляли меня в мысли, что только он может обеспечить хорошую жизнь индивиду, а вместе с тем и обществу, лагерная жизнь показала как сильно может влиять среда на человека, но все же она не способна изменить некоторые аспекты личности.

Этот опыт затем кристаллизовался в эмиграции, снова поставив передо мной вопрос — до каких пределов условия жизни и приспосабливание к ним могут изменить личность и какие аспекты личности остаются относительно незатронутыми радикальным изменением среды. Я здесь говорю не о манипулировании человеком при помощи среды, а скорее о степени свободы, которая остается человеку для манипулирования новой средой исходя из своих нужд, а также об уровне традиционности, сохраняющей человека.

Наблюдая за жизнью собратьев по эмиграции, я понял, что и здесь существует широкий спектр типов поведения. Одна крайность проявлялась в том, что индивид строго держался уже ненужных ценностей и отношений — только потому, что они запечатлелись в его сознании из прошлой жизни. Другой крайностью было тотальное приспосабливание к новой ситуации с усваиванием чего-бы, то ни было. Только в редких случаях я видел тонкое взаимодействие между личностью и окружением, и как следствие — высокий уровень интеграции.

Если до этого я испытывал деструктивное влияние среды на мою жизнь, то в США мне посчастливилось испытать и оздоравливающее воздействие новой и более свободной среды. Окружение может не только уничтожать, но и исцелять, особенно, если к его влиянию добавляется воздействие психотерапии.

И я попытался использовать такое благотворное взаимодействие на практике. И оно не должно быть механическим соединением. Работая над микрокосмосом Ортогенической школы, я понял, что в некоторых отношениях он препятствует успеху психоаналитического лечения. И как ни тяжело было это признать, еще труднее было принять то, что сам психоанализ может иметь негативное воздействие и даже на среду, созданную частично по его образу. В итоге я осознал насколько тонок баланс между средой, личностью и психотерапией.