Виктор Конецкий - Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

Петя Ниточкин, одетый уже в рабочее платье, кричал что-то с полубака милой особе женского рода, называя ее «Лизавета» и советуя ждать от друга привета. Попутно Петя объяснял Диогену, что мужчины, как существа высшие, должны воздействовать на женщин где только можно…

Традиционные три прощальных гудка встряхнули души. И пограничники вздохнули легко и свободно, покидая посты у борта теплохода…

Профессор Ивов залез в малиновые «Жигули», сдержанно махнул дочери и газанул с причала.

— Поехали! — сказал старый капитан. И не понятно было, о ком он сказал эту старинную и неизменную российскую приговорку: «Лево на борт! Малый вперед!»

Океан штормил.

Фаддей Фаддеич проснулся от тяжелых плюханий волн, взглянул на часы, на репитер компаса, на календарь с земными, сельскими, мирными пейзажами.

Пора было вставать. Фаддей Фаддеич сунул ноги в шлепанцы и прошлепал к сейфу, вынул конверт с крупной пометой «10-й день рейса», сказал попугаю по давней привычке:

— Конвертики, Попка, вытаскивать, вообще-то, твое дело…

— Гут монинг! — чинно ответила птица.

— Где «гут», пижон? — спросил капитан, снимая телефонную трубку. — На мостике! Сбавьте десять оборотов! — И, вскрыв конверт, прочитал текст: «Проба на лидерство. Участвуют капитан (формальный лидер), судовая буфетчица, четвертый помощник. При отсутствии гомеостата используются судовые душевые. В удобное время трансляция лекции «Роль социологических исследований в социалистическом обществе»».

Капитан почесал лысину и опять взялся за телефон:

— Татьяна Васильевна? Зайди-ка, голуба. И гомеостат возьми.

Докторша была бледна, глаза у нее иногда зашкаливало, но держалась она стойко. Правда, в сторону окон и океана старалась не смотреть.

— Гомеостат отсутствует, Фаддей Фаддеич. Будем использовать душевые. Чем ближе к природным условиям, тем лучше, ик!.. Нужны три душевые кабины, в которые вода поступает последовательно. Вы войдете в кабины и, манипулируя ручками «гор.» и «хол.», попытаетесь создать для себя оптимальную температуру для мытья. Естественно, сосед будет несколько мешать соседу, бросать его то в холод, то в жар, пока действия всех не согласуются. Ясно? Остальное — мое дело, ик!

— Ясно. Я как раз сполоснуться хотел, — сказал Фаддей Фаддеич беззаботно. И опять снял телефонную трубку. — Четвертого помощника ко мне! Водички глотни, Васильевна, и дыши волне в такт. Ясно?

— Ясно, ик!

Вошел Гриша Айсберг с разводным ключом в руках.

— Где у нас три душевые кабины с последовательным поступлением воды? — спросил Фаддей Фаддеич.

— Нет таких.

— А сделать можешь?

— Раз чихнуть!

— Иди икай и лезь в одну из них.

Гриша изобразил недоумение.

— Что я сказал? Грязный ты. Погляди на себя, а?

— Да я сейчас из душа!

— Все равно грязный! Иди. И я скоро тоже приду.

— Есть! — сказал Гриша.

Капитан нажал кнопку. Вошла Мария Ефимовна. Вид у нее был заспанный.

— Сполоснуться хочешь? — спросил капитан. — Нет? Сейчас мы из этой сони гомеостат сделаем, — подмигнул Фаддей Фаддеич докторше. — Что я сказал, старая?

— Ерунду какую-то, — сказала Мария Ефимовна.

— Время эксперимента семь минут, ик! — сказала Татьяна Васильевна. — Командовать и переговариваться нельзя.

— Ясно, — сказал капитан. — Иди, голуба. Готовься. И радисту скажи: пускай по принудительной трансляции поставит психологическую лекцию номер один.

Формальный лидер стоял у своей душевой в старомодных трусах. Мария Ефимовна в непромокаемом чепце и полосатом французском купальнике. Гриша Айсберг в плавках и майке, которой пытался прикрыть немыслимые ошибки молодости: могильный крест на груди.

Татьяна Васильевна шаталась на кренах с секундомером в руках и портативным диктофоном на шее. Здесь же топтался Диоген с половой тряпкой и шваброй.

Из динамиков принудительной трансляции мерно тек голос профессора: «ПОЛЕ, КОТОРОЕ ОБРАБАТЫВАЕТ ПСИХОСОЦИОЛОГ, ВСЕГДА ПОЛЕ БОЯ, ГДЕ ПЕРЕКРЕЩИВАЮТСЯ ГРУППОВЫЕ ИНТЕРЕСЫ…»

— Ну, по коням! — скомандовал Фаддей Фаддеич.

И все трое на попутном крене влетели в свои кабинки и вцепились в ручки «гор.» и «хол.», чтобы перекрестить свои интересы.

Татьяна Васильевна щелкнула секундомером и властно приказала Диогену: «Запирай!» Диоген одну за другой расклинил двери душевых швабрами, на другую приналег еще и сам, докторша прижала дверь Ефимовны. И вовремя. Буфетчица уже ломилась на волю. Из ее кабины вырывались клубы пара и вопли: «Ой, мама!.. Ой, чтоб вас!.. Ах-ах-ах, горе мое!» На все эти вопли Татьяна Васильевна решительно советовала одно: «Работайте обоими кранами!» Но буфетчица поднатужилась, отшвырнула экспериментатора и бросилась по коридорам и трапам в каюту в своем полосатом купальнике. Она дымилась на бегу и продолжала орать нечто непотребное.

Лидер группы подпрыгивал и извивался под абсолютно ледяными струями. Его вставные челюсти сжались по-бульдожьи, он рычал, фыркал, но крутил, дергал и выворачивал свои краны. И вдруг заорал тонким, щемящим голоском: «Маменьки мои родные!» — ударил в дверь задом, причем швабра переломилась как тростинка; рыкнул на Татьяну Васильевну: «Мать вашу так!» — и вырвался на оперативный простор своего судна без всякого прикрытия, кроме трусов.

Встречные моряки — его подчиненные — столбенели, вжимаясь в переборки.

И только Гриша Айсберг тихо лежал на дне душевой кабины, свернувшись калачиком. Он ни разу и не прикоснулся к кранам. Он был опытным водопроводчиком и чутьем чуял верный путь. Гриша нежился под оптимальной водичкой и слушал трансляцию, из которой гремел голос профессора Ивова: «ЦЕЛЬ НАШЕЙ СОЦИОЛОГИИ И СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ — ГАРМОНИЧНОЕ СОЧЕТАНИЕ ЛИЧНОСТИ И ОБЩЕСТВА…»

— Вы неформальный лидер! — торжественно сказала ему, увидев эту картину, Татьяна Васильевна.

Крошечное судно в океане. Где-то далеко-далеко в тропиках.

На фоне южного неба колышутся красивые невиданные нами цветы. И кажется, что мы на экзотической земле. Только почему-то не летают бабочки и не гудят жуки. Слышится только ровный, ритмичный гул судовых двигателей и голос Саг-Сагайлы:

— Боцман, объясните природу этих растений.

— Спросите у артельного. Сами его за семенами посылали.

— Где он?

— Спасательные круги красит под полубаком.

— Пошлите ко мне.

Чиф и боцман проводили ревизию судового огорода.

— Минутку! — сказал боцман Загоруйкин. Его лицо приняло какое-то сомнамбулическое выражение, тело застыло в странной скульптурной позе.

— Вдохновение опять пришло? — спросил Сагайло.

Боцман Загоруйкин закрыл глаза, и из него вываливалось следующее четверостишие: