Нина Соротокина - Бенвенуто Челлини

Его похоронили в церкви Сан-Джованни дей Фьорентини. Это случилось в мае 1529 года, то есть Флоренция еще не была взята испанскими войсками. Чеккино было двадцать семь лет. Могильная плита была мраморной, Бенвенуто позаботился, чтобы она выглядела самым лучшим образом. «Некоторые удивительные писатели», которые знали брата, сочинили подобающий текст для плиты, но не указали в нем полное имя, а только прозвище — Чеккино дель Пифферо, так его знали сослуживцы. Бенвенуто велел исправить ошибку. Он приказал вырезать имя брата — Джованни Франческо Челлини — «прекрасными древними буквами, каковые я велел сделать сломанными», поскольку «этот чудесный снаряд его тела поломан и мертв». Только первые и последние буквы имени были целыми. Первая буква символизировала нетленную душу, последняя — великие военные доблести Чеккино.

На этом Бенвенуто не остановился. На мраморной могильной плите он изобразил герб якобы родственников — знатных равеннских однофамильцев. При этом он его несколько видоизменил. Золотой лев на лазоревом фоне у «тех Челлини» держал в правой лапе лилию. В новом варианте геральдический лев держал в руке топор. Страшное оружие должно было напоминать Бенвенуто о мести.

Бенвенуто уже выведал, кто был убийцей брата, даже узнал, где проклятый аркебузир живет. Особенно злило, что этот мерзавец похвалялся содеянным. Он говорил всем и каждому: «Не убей я этого Чеккино, он бы заставил нас всех бежать. Какой урон для городских стражников!» И все-таки Бенвенуто медлил привести в исполнение свой план. Одно дело, когда в драке или в честном бою нанесешь человеку вред, тогда ты весь во власти стихий, и совсем другое — обдуманное, хоть и справедливое убийство.

Да и работа не ждала. Папа торопил с заказом, то и дело он посылал в мастерскую людей справиться, как идет дело. Но у Бенвенуто все валилось из рук. Наблюдая за своим противником издали, он весь извелся, тоска его сжигала, и «уже не заботясь о том, что делаю такое низкое и не очень похвальное дело, однажды вечером решил захотеть выйти из такой муки».

Аркебузир жил около дома известной куртизанки Антеи. Пишу о ней потому, что нам в наследство остался ее чудесный портрет кисти Пармиджанино. Портрет этот я не видела въяве, он находится в Неаполе в музее, но по Интернету его легко можно найти. В эпоху Возрождения кто только не рисовал куртизанок — рыжеволосые венецианские красавицы с пышными формами. А эта, «самая излюбленная в Риме», как пишет о ней Бенвенуто, совсем не похожа на прочих — стройная, большеглазая девочка с умным личиком, скромной прической, в огромных, словно не по размеру, одеждах.

Итак, аркебузир жил около дома Антеи. Пробило полночь. Сцена убийства описана у Челлини люто, ярко. Ничего не подозревающий аркебузир сидел на пороге своего дома со шпагой в руке. «Я с великой ловкостью подошел к нему с большим пистольским кинжалом, и когда я ударил наотмашь, думая начисто перерубить ему шею, он точно так же очень быстро обернулся, и удар пришелся в конец левого плеча и расколол всю кость; вскочив, выронив шпагу, вне себя от великой боли, он бросился бежать; я же, следуя за ним, в четыре шага его настиг, и, подняв кинжал над его головой, а он сильно нагнул ее, кинжал пришелся как раз между шейной костью и затылком, и в то и в другое так глубоко вошел, что я, как ни старался его вытащить, не мог». Не только не мог, но и не успел, потому что из дома Антеи вышло четверо солдат, гости или стража, и Бенвенуто, из страха быть узнанным, оставил место убийства.

Он побежал в дом герцога Алессандро. Рассказ Бенвенуто был краток. Герцог принял весть об убийстве как должную, велел держать язык за зубами и вернуться в мастерскую к своим делам, что Бенвенуто и сделал.

Но в руках у солдат осталась улика — кинжал. Они с большим трудом вытащили его из шеи трупа. Быстро узнали и имя убитого, и имя убийцы. Бандини, он находился на службе у герцога, вовсе не пытался что-либо скрывать.

— Это мой кинжал, — сказал он стражникам, — я ссудил его Бенвенуто, который хотел отомстить за своего брата.

А Бенвенуто укрылся за дверью мастерской, работал днем и ночью, на улицу старался не выходить. Он уже знал, что папе все известно. Прошло малое время, неделя или около того, как Бенвенуто был призван во дворец. Папа встретил его холодно, отчужденно, взглянул «эдаким свиным глазом» и уже этим взглядом «учинил жуткую острастку», а потом стал смотреть вещи, которые были у Бенвенуто в работе. Наверное, эти вещи были действительно прекрасны, потому что папа «посветлел лицом», стал хвалить своего ювелира и, наконец, сказал:

— Теперь ты выздоровел, мой Бенвенуто, живи дальше.

Может, и не говорил папа Климент VII этой участливой фразы, не важно, а важно то, что он простил Бенвенуто и это убийство, и другое, которое вскоре последовало, но об этом речь впереди. Удивляет легкость этого прощения. Надо полагать, папа признал, что Бенвенуто совершил справедливое убийство, атавизм Средневековья — кровная месть. Если бы дело попало в суд, Бенвенуто был бы сурово наказан, но папа был всесилен, в его руках был и суд человеческий, и суд Божий.

А вот и заключительный, оптимистический аккорд. Бенвенуто отлично понял своего благодетеля, открыл прекрасную мастерскую в Банки (рядом с местом убийства брата) и принялся за окончание заказанной папой застежки для ризы.

Но судьба готовила ему новые беды, не столь трагические, но неприятные, унизительные и нервные. Бенвенуто уже приобрел при папском дворце репутацию человека своевольного, непредсказуемого и опасного. А тут в Риме вдруг появились фальшивые деньги, выбитые по собственным чеканам Бенвенуто. Начальник монетного двора не знал, что и думать, и, конечно, подозревал автора чеканов, о чем и сообщил папе.

— Не верю, — сказал Климент VII, — Бенвенуто честный человек.

— Дай бог, всеблаженный отче, чтобы вышло так, как вы говорите, потому что у нас имеются кое-какие улики.

При встрече с Бенвенуто папа прямо спросил его:

— Взялся бы ты делать фальшивые деньги?

Конечно, нет, ответил наш герой. Зачем ему заниматься этим гнусным делом, если он в своей мастерской зарабатывает больше, чем эти бездельники-фальшивомонетчики. Папа удовлетворился этим ответом, но губернатор Рима запретил Бенвенуто уезжать из города и установил за ним слежку. Вскоре подлинные фальшивомонетчики были пойманы. Ими оказались чеканщик монетного двора Макерони, гражданин Рима, и гуртильщик, тот, кто отделывал ребра денег.

Подозрения с Бенвенуто были сняты. Папа по-прежнему доверял своему ювелиру. Он еще раньше отдал ему все камни для пряжки, только алмаз не отдал, потому что по бедности заложил его на время генуэзским банкирам. Бенвенуто сделал слепок с алмаза и успешно работал над застежкой.