Нина Соротокина - Бенвенуто Челлини

И разве факты, бывшие на глазах у всех, факты, о которых, захлебываясь, трещала вся богема, не подтверждали сотни раз такого самомнения? В первый свой приезд в Рим Челлини мог видеть Рафаэля, появлявшегося верхом на мосту Св. Ангела, красивого, как молодой бог, нарядного, как принц крови, окруженного учениками, поклонниками и толпой, под ярким солнцем, от которого мрамор моста и его статуй казался еще более белоснежным. Он знал, что Рафаэль купается в золоте и что нет такого каприза, которого не исполнил бы для него Ватикан».

Через три дня в мастерскую явились два папских камерария, люди весьма достойные, один из них стал впоследствии епископом. Они знали Бенвенуто и хорошо к нему относились.

— Его святейшество нам приказал сказать тебе следующее, — сказали они ласково и с улыбкой. — Раз ты не захотел поладить по-хорошему, то у тебя сейчас выбор. Или ты отдаешь нам чашу понтифика, или мы отведем тебя в тюрьму.

Надо ли объяснять, что Бенвенуто выбрал тюрьму. Тут же присутствовал этот ничтожество Тоббия, который с гонором потребовал модель чаши. Глядя «превесело» на своих гостей, Бенвенуто ответил:

— Синьоры, это моя чаша, а не его. Это моя работа, и я не хочу, «подвигнув ее немного вперед своими великими трудами, чтобы она досталась в руки какому-нибудь невежественному скоту, чтобы он с малым трудом все испортил».

Здесь Бенвенуто совершенно честен. Он всегда делал все сам, не доверяя ученикам делать даже мелкие детали. А «этот скот» Тоббия начнет клепать что-то свое. Он надел плащ, а уходя, повернулся к образу Христа на стене. Первый раз за все свое повествование Бенвенуто произнес слова молитвы. Он просил защиты и благодарил Господа, что «ни разу до сих пор ему не сулили темницы». Здесь он лукавит. В молодости, во Флоренции, его приговорили не только к темнице, но к смертной казни. Но все забывается. Память даже на исповеди избирательна.

Бенвенуто отвели к губернатору, там уже сидел фискальный прокурор. Камерарии вернулись во дворец и рассказали папе о решении Бенвенуто. Узнав, что тот выбрал тюрьму, папа хотел рассердиться, но передумал и рассмеялся. Но губернатор с прокурором были серьезны. Они приступили к допросу, потом к уговорам и, наконец, к угрозам, доказывая, что заказчик вправе потребовать свою работу, если он за нее уплатил. Но не полностью! Золота-то не хватило.

— Я верну их святейшеству 500 скудо, выплаченные мне, но работа принадлежит мне! — разглагольствовал Бенвенуто, приводя примеры из жизни. — Их святейшество — «это не то что какие-нибудь государики-тиранщики, которые делают своим народам все то зло, какое могут, не соблюдая ни закона, ни справедливости. Но папа наместник Христа, и ничего подобного он сделать не может. Ваши угрозы не пугают меня нисколько, потому что я честный человек».

Губернатор с прокурором отправились во дворец с докладом, а к Бенвенуто направилась вся городская знать с увещеваниями — опомнись, ты что, с ума сошел?

Губернатор с прокурором вернулись с такими словами:

— Папа говорит, чтобы ты принес сюда свою работу, при нас ее положат в коробку и запечатают. Я отнесу коробку папе, который обещает своим словом не ломать печати и тотчас же тебе ее вернет.

Бенвенуто не пишет, на каких условиях, но я так понимаю: ты мне — деньги, а тебе назад коробку с чашей. Бенвенуто согласился на такие условия, при этом сказал, смеясь: мол, теперь я имею возможность судить, что стоит слово папы.

Коробка с чашей была отнесена во дворец. Папа спросил у губернатора, видел ли он работу Бенвенуто, тот ответил: мол, конечно, видел, раз сам ее паковал, и работа эта показалась губернатору изумительной. Папа повертел коробку в руках.

— Вы скажете Бенвенуто, что «папы имеют власть решать и вязать вещи куда важнее этой».

С этими словами он снял печать, открыл коробку, долго рассматривал недоделанную чашу, а потом показал ее Тоббию. Тот был в восторге от работы Бенвенуто.

— Сможешь сделать такую же? — спросил папа ювелира. Потом обратился к губернатору: — Узнай у Бенвенуто, захочет ли он нам ее отдать в этом недоделанном виде? Ему заплатят полную сумму, какую назовут сведущие люди. Если он согласен кончить ее, пусть назначит срок, его обеспечат всем необходимым. Но если он откажется от этих моих предложений, пусть забирает себе эту чашу, а 500 скудо вернет Помпео.

Губернатор вернулся с «ярыжным взглядом», бросил распечатанную коробку на стол:

— Папы имеют право решить и вязать весь мир, и тотчас же это утверждается на небесах как правильно сделанное.

— Я благодарю Бога, — ответил Бенвенуто, — что теперь могу судить, на что похоже папское слово.

С этими словами он отправился домой и на следующий день отдал 500 скудо Помпео. «А так как, по-видимому, папа, полагая, что по затруднительности или по какой-либо иной причине я не смогу так скоро отнести деньги, желая снова завязать моего служения, когда он увидел, что Помпео является к нему улыбаясь, с деньгами в руках, папа наговорил ему грубостей и очень горевал, что это дело обернулось таким образом».

— Пойди к Бенвенуто, — сказал он Помпео, — будь с ним ласков и узнай, не может ли он сделать из этой недоделанной работы ковчежец, чтобы носить в нем Corpus Domini, когда я иду в процессии. Я дам Бенвенуто все, что он пожелает.

Что оставалось Помпео — пошел и был очень любезен, то есть «учинил самые непомерные ослиные ласки». Бенвенуто был на высоте, ответ его был достойным и безукоризненно вежливым. Оказывается, самое большое сокровище, которое он бы сейчас желал иметь, — это вновь обрести милость столь великого папы — Климента VII, милость эта была утрачена не по его вине, а по вине болезни и по злобе завистников. А что касается самого Помпео, то пусть он поостережется сюда ходить. У папы много слуг, пусть он присылает других. Днем и ночью Бенвенуто будет мечтать о службе папе, а вы, Помпео, ни в коем случае не вмешивайтесь больше в мои дела, в противном случае это для вас добром не кончится.

Читая Челлини, так и видишь, как бедный понтифик, встав утром, тут же начинает горевать о своей неоконченной чаше и думать, как наказать негодника Бенвенуто. А между тем у негодника были свои дела, а у папы свои. Теперь на карту была поставлена Англия, она грозила отколом от католического мира, и это было страшным ударом для Ватикана и империи Карла V.

Английский король Генрих VIII занял трон в 1509 году и женился на вдове своего старшего брата Артура — Екатерине Арагонской, дочери Изабеллы и Фердинанда. Брак был политическим, но, как говорят, вполне счастливым, одна беда — за 18 лет королева так и не родила Англии наследника, дочь Мария (будущая Кровавая) не в счет. Были внебрачные дети, но об этом даже не вспоминали. Это только папы и кардиналы в Риме признавали своих бастардов.