Нина Соротокина - Бенвенуто Челлини

Но нет худа без добра, теперь Бенвенуто мог отдать все силы Персею. Скульптура уже стояла в Лоджии деи Ланци на площади Синьории, шла доделка. До времени фигура стояла за пологом. Герцог зашел ее посмотреть «и показал многими явными знаками, что она удовлетворяет его превесьма». С ним были знатные господа, всем скульптура тоже очень понравилась.

— Бенвенуто, у меня к тебе просьба, — сказал герцог ласково. — Прежде чем ты окончательно доделаешь скульптуру, я хотел бы, чтобы ты ради меня открыл переднюю ее сторону на площадь. Я хочу узнать, что будет о ней говорить народ. Тогда на открытом месте в твоем огороде она имела один вид, а такой вот, стесненный, может быть совсем другим.

Бенвенуто не посмел отказаться, хотя был очень раздражен. Нужно было кое-где нанести лак, не хватало золота. Он ворчал на рабочих и проклинал тот день, когда он уехал из Франции и поселился в злосчастной Флоренции, где все делается «к его ущербу».

Но за все свои переживания он был с лихвой вознагражден реакцией зрителей. Крик восторга и похвалы — вот как можно это назвать! Народу собралось очень много. За те несколько часов, когда передняя часть скульптуры была открытой, на стену двери было навешано более двадцати сонетов, «все в непомернейшую похвалу моей работе». В Пизанском университете были каникулы, школяры состязались в остроумии, поэтому похвальные стихи были и на латыни, и на греческом. Художники и скульпторы из «флорентийской школы», то есть из академии, тоже почтили Персея своим вниманием, на площади был замечательный художник Якопо Понтормо (1494–1556), и сам блистательный Бронзино почтил ее двумя сонетами, которые послал Бенвенуто на дом.

Здесь самое место сказать несколько слов об Аньоло ди Козимо ди Мариано, называемом Бронзино (1503–1572). Это был великолепный художник и поэт. Он писал фрески, картины для алтаря, аллегории, полотна на религиозные и мифологические темы, но главную славу ему принесли портреты. Во Флоренцию он приехал из Урбино в 1533 году и стал придворным художником герцога Козимо I. В 1537 году он вступил в гильдию Святого Луки и во Флорентийскую академию. В 1546–1547 годах он был в Риме, где познакомился с Микеланджело и многому у него научился. Бронзино, как и Челлини, считают основателем новой школы — маньеризма. Портреты его прекрасны, хотя искусствоведы обвиняют художника в излишней холодности, излишнем внимании к деталям в ущерб духовной наполненности модели. А что делать, если он был мастером парадного портрета? Здесь вполне естественны и отчужденность героев его полотен, и внимание к деталям. Герцогиня Элеонора хотела быть «хорошо одетой», ее парчовые платья поражают живой роскошью, кажется, что их можно пощупать. И уже знакомый нам жемчуг украшает ее грудь, правда, я не пересчитала жемчужин.

Персей был открыт официально 27 апреля 1554 года в четверг при огромном стечении народа. Никто не остался равнодушным к скульптуре, «все состязались, кто лучше про нее скажет». Бенвенуто был истинным героем дня.

На площади среди толпы находились два важных сицилийца, посланные во Флоренцию их вице-королем. Очарованные Персеем, они пригласили Бенвенуто в Сицилию работать, обещая ему всяческие блага. Бенвенуто с достоинством отказался:

— Я никогда не покину мое отечество, создавшее школу величайших искусств и моего государя, в любви к искусству которого нет равных. Если бы у меня была жажда наживы, я мог бы остаться во Франции, где король Франциск платил мне 4000 золотых скудо в год, но я оставил там все наработанное и уехал на родину.

Вот какие речи заставляет человека говорить тоталитарный и деспотичный режим! И Бенвенуто так искренне и простодушно об этом пишет.

Герцог наблюдал за происходящим из окна дворца, там, полуспрятанный, он стоял несколько часов, ему была приятна реакция народа. Он сказал своему камергеру Сфорца:

— Пойди к Бенвенуто и скажи ему, «что он меня удовольствовал больше, чем я ожидал, и что я его удовольствую так, что он изумится».

Бенвенуто перевел дух, работа окончена, можно отдохнуть. Он испросил у герцога разрешение проехать паломником по святым местам, ближайшим от Флоренции монастырям и воздать молитву Богу. Он писал свою книгу в монастыре, а потому никогда не забывал упомянуть о своем религиозном чувстве. Хулители Челлини сомневаются, был ли он истинно верующим человеком: мол, когда ему было тяжело, например в замке Святого Ангела, тут он обращался к Богу каждый день, а в обыденной жизни только и делал, что грешил, забывая каяться. Я думаю, что в вопросах религии он всегда искренен и в беде, и в радости.

Вернулся в город он через неделю, был встречен герцогом. И получил обещание, что завтра будет решено дело с оплатой. Бенвенуто был полон ожидания. Сколько мук было с этим Персеем, и все-таки он, как и его герой, оказался победителем. Герцог, хоть и вставлял палки в колеса, оказался истинным ценителем. Он тоже горд собой, потому что показал своему народу, что разбирается в высоком искусстве. Интересно, как оценит его искусство этот меценат?

На следующий день Бенвенуто встретил во дворце мессир Якопо Гвиди, секретарь герцога. Он был приятелем Бандинелли, лучше всех во Флоренции разбирался в вопросах канонического права и очень не любил Бенвенуто, поэтому тот не пожалел для описания секретаря ярких красок. Он «подозвал меня своим крикливым ртом и надменным голосом и, весь подобравшись, с туловищем, как палка, словно окоченев, начал таким образом говорить»:

— Герцог велел узнать, сколько ты спрашиваешь за своего Персея?

Бенвенуто онемел. Его позвали торговаться? Не в обычае щедрых государей задавать такие вопросы художнику! Его работа бесценна, а ты дай, сколько позволяет тебе твоя щедрость.

— Его сиятельство совсем другое обещало мне два дня назад, — только и нашел что сказать Бенвенуто.

— Ты должен назвать свою цену под страхом немилости его светлости!

Вряд ли герцог поручил секретарю разговаривать с мастером столь жестко, конечно, это была его личная инициатива, но вид Якопо Гвиди, этой «ядовитой жабы», и наглый его тон привели Бенвенуто в ярость:

— О какой цене вы говорите? Если бы герцог заплатил мне за Персея и 10 тысяч золотых скудо, то и тогда не оплатил бы полностью мой труд. Этот разговор для меня унизителен. Знай я, что к этому придет, никогда бы не связался с этой работой.

Дальше пошла длинная словесная перепалка, полная взаимных оскорблений. Знаток канонического права умел ругаться как простолюдин, про Бенвенуто и говорить нечего. В этот же день все стало известно герцогу. Он позвал Бенвенуто и сказал ему гневно:

— За 10 тысяч скудо можно построить целый город.