Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

В личном фонде режиссера С.Тарасова чудом сохранился един­ственный первоначальный экземпляр фильма «Стрелы Робин Гуда» с балладами и музыкой Высоцкого. Впервые эта версия фильма была показана по ЦТ в двадцатую годовщину смерти Высоцкого.

20 января Алла Демидова пишет в своем дневнике: «... «Гам­лет» — видимо, последний в этом сезоне: Высоцкий уезжает на три месяца за границу».

Опять, как и в 73-м году, он едет вместе с Мариной в Париж через несколько стран. Было много интересных встреч, знакомств, дорожных приключений... Из Москвы выехали в канун дня рожде­ния — 24 января. Не доехав до Бреста 200 километров, останови­лись без света с заглохшим мотором — сломался генератор и полно­стью разрядился аккумулятор. К серьезной поломке как бесплатное приложение — дождь, грязь, слякоть. Выручили фамилия и попу­лярность (который раз!) — подцепили на буксир, дотащили до ав­тобазы, починить не смогли (в то время иномарки в Белоруссии еще не ремонтировали), но аккумулятор зарядили. Так и ехали до Бер­лина на аккумуляторе, периодически его подзаряжая.

В Варшаве, как и в прошлую поездку, гостили в семьях Д.Ольбрыхского и Е.Гофмана.

В эти «парижские каникулы» Высоцкий впервые пытается вес­ти дневник, в котором отмечает наиболее важные и интересные мо­менты путешествия и пребывания в Париже.

В день своего рождения, 25 января, Высоцкий был в варшав­ском театре «Повшехны» на премьере спектакля А.Вайды. «У Вай­ды на спектакле-премьере был я один. Это «Дело Дантона». Пьеса какой-то полячки, умершей уже. Рука у нее, как у драматурга, мужская. Все понял я, хоть и по-польски. Актер — Робеспьера играл. Здо­рово и расчетливо. Другие, похуже. Режиссура вся рассчитана на ак­теров и идею, без образного решения сценического. Но все ритмич­но и внятно. Хорошо бреют шеи приговоренным к гильотине. Уже и казнь показывать не надо, уже острие было на шее», — записал Высоцкий впечатления в дневник.

В богатом и американизированном Западном Берлине Высоц­кий почувствовал себя совсем чужим. Высокий ритм и такие же цены, богатые витрины, неон, рестораны на каждом шагу, обилие автомобилей — все это давило: «Вдруг ощутил себя зажатым, го­ворил тихо, ступал неуверенно, т. е. пожух совсем. Стеснялся гово­рить по-русски — это чувство гадкое, лучше, я думаю, быть в поло­жении оккупационного солдата, чем туристом одной из победивших держав в гостях у побежденной». Зато удивлял и восхищал немецкий порядок во всем — от оформления документов, автобанов и кончая тщательностью укладки мусора на тележке.

В Париже у Марины масса проблем: смертельно больна сестра Татьяна, старший сын Игорь и племянник Александр лежат в нар­кологической клинике, племянник перед этим украл у нее 200 ООО франков, потом кто-то из родни вытащил у Высоцкого из куртки 2000 франков...

Владимир в меру своих сил и этических возможностей старал­ся помочь Марине. У нее даже созрел план переезда с детьми в Мо­скву. Ей казалось, что там будет меньше плохих соблазнов для них. На этот раз Высоцкий к этой идее отнесся без энтузиазма. Да и у самой Влади через некоторое время планы поменяются: «Идея ото­рвать детей от привычной для них среды и поместить в совершен­но чуждую показалась мне рискованной».

Отправляясь в поездку, Высоцкий планировал писать — нужно было заканчивать баллады к фильму «Стрелы Робин Гуда» и браться за песни для спектакля по пьесе Э.Володарского. Но писалось труд­но — « ангел опускается неохотно, и ощущение, что поймал за хвост, не приходит». Скорее всего, что не хватало привычной обстановки «родных стен». Но все же послал С.Тарасову четыре баллады.

«...Веду полуживотное состояние, — напишет он в дневнике, — и думаю — зачем я здесь? Не пишется: или больше не могу, или разле­нился, или на чужой земле — чужое вдохновение для других, а ко мне не сходит? А приеду домой — там буду отговариваться тем, что суета заела... Я — бездельничаю, и сам не знаю, что хочу...»

Пребывание в Париже совпало с официальной церемонией вручения литературной премии имени Даля за лучшую иностран­ную книгу года, которой была признана книга бывшего педагога, а теперь диссидента А.Синявского «Голос из хора». Высоцкий про­сто не мог пропустить это мероприятие. На приеме в Сорбоннском университете 11 февраля в числе приглашенных гостей были и дру­гие диссиденты. Общение было интересным и приятным: «Пошел я с одним человеком... на вручение премии А.Синявскому и всех их там увидел, чуть поговорил, представляли меня всяким типам. Не знаю — может, напрасно я туда зашел, а с другой стороны — хо­рошо: хожу свободно и вовсе я их не чураюсь, да и дел у меня с ними нет, я сам по себе, они — тоже. А пообщаться — интересно. Они люди талантливые и не оголтелые».

О диссидентской тусовке тут же стало известно в Москве — уже 12 февраля русская служба радиостанции ВВС, оповестила на весь свет: «На церемонии вручения премии присутствовал извест­ный артист Театра на Таганке не любимый советскими властями Владимир Высоцкий».

Директору театра Н.Дупаку было сделано внушение за плохую воспитательную работу. Для самого Высоцкого никаких видимых последствий эта история не имела, запрещений или даже ограни­чений заграничных поездок не последовало.

В одном из театров Парижа Высоцкий с Влади смотрят «Тимона Афинского» в постановке Питера Брука. В этом театре когда-то был пожар. Все сгорело, остались голые стены... Восстанавливать те­атр не стали, лишь настелили новый пол, и все пространство пре­вратилось в огромную сцену, на которой актеры как бы смешива­ются с публикой.

Высоцкий был в восторге от постановки и игры актеров. По­сле спектакля и слов восхищения Питер Брук просит Высоцкого спеть. Тот бежит к машине за гитарой, а уставшие после трехчасо­вого спектакля актеры рассаживаются вдоль стен. И в опустевшем зале глухими раскатами зазвучали русские слова.

М.Влади: «Актеры все как один застыли в напряженных позах, подались вперед, стараясь не упустить ни слова, ни ноты из песни. Но кто меня буквально потрясает — это сам Питер: в течение все­го импровизированного концерта он не отрываясь смотрит на тебя полными слез глазами и восторженно улыбается. И когда час спустя мы выходим из театра, ты говоришь мне: " Я впервые пел на Западе. Вот видишь, это вполне возможно. Меня хорошо слушали"».

После этого выступления Высоцкий загорелся желанием сде­лать записи своих песен здесь, в Париже. Он знал о примитивно­сти своего собственного аккомпанемента, ему не очень нравилось оркестровое сопровождение, сделанное на «Мелодии» в Союзе. Хо­телось иметь яркое и оригинальное сопровождение. Вместе с Ма­риной они стали искать продюсера и аранжировщика, владеющего русским языком, и вскоре такой человек нашелся. Парижские зна­комые Влади, работавшие в шоу-бизнесе, Борис Бергман и Жак Уревич познакомили Высоцкого с эмигрантом из Болгарии Константи­ном Казанским.