Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

Поначалу Высоцкому нравилось, что его песни поют другие барды, — это работало на его популярность. «Спасибо, ребята, что вы меня поете», — сказал он как-то Ю.Кукину и Е.Клячкину. Но по мере накопления репертуара и количества собственных выступле­ний это его стало раздражать. Другие пели, может быть, и лучше, но не по-Высоцкому!

Несколько позже Высоцкий скажет, что своим учителем счита­ет Михаила Анчарова. «Я чужих песен не пою!» — часто откликал­ся Высоцкий на возгласы-просьбы из зала. Однако пел... Несколь­ко раз пел песню М.Анчарова «МАЗ», наполненную философским смыслом. Затем появились собственные песни-баллады, песни-размышления...

Свои песни он писал в самых невероятных местах и условиях. Часто, бывало, засидится где-нибудь в компании, все лягут спать, и он, сидя на кухне, сочиняет, а наутро выдает проснувшимся но­вую песню. Причем листки, на которых эти песни писались, могли быть любыми, что под руку подвернется, вплоть до туалетной бу­маги... Он прикреплял такую бумажку на внешнюю сторону гита­ры, чтобы видеть слова, и пел...

Однажды весной 63-го года на Большом Каретном появился Михаил Таль, который был приглашен в Москву комментировать матч на первенство мира — Ботвинник — Петросян.

М.Таль вспоминал: «...Тогда имя молодого артиста Владимира Высоцкого было уже достаточно известно. Естественно, с прибав­лением уймы легенд, но имя было у всех на слуху...

...В доме старых большевиков, в квартире Левы Кочаряна, нас представили друг другу, и через две минуты у меня сложилось ощу­щение, что знакомы мы с ним тысячу лет. Не было абсолютно ника­кой назойливости. Просто человек входил к тебе на правах старого друга, и это было заразительно и предельно взаимно.

Обстановка там была удивительно раскрепощенной. Было очень много людей, всех и не запомнил. Хотел Володя этого или не хотел, но он всегда был в центре внимания. На протяжении бу­квально всего матча и почти каждый свободный вечер я прово­дил там.

Калейдоскоп людей. С настойчивостью провинциала практиче­ски каждый входящий на третьей, пятой, десятой минутах просил Володю что-то спеть. И Володя категорически никому не отказывал. Некоторые песни я просто целиком запомнил с той поры.

Он не подавлял, а приближал людей к себе. Подавления не было. Такое впечатление, будто бравада его иногда носила мимикрический характер. По виду он был жутко застенчивый человек. Ду­маю, что друзей у Володи было много. Но при всей его, если хотите, общедоступности дистанцию держал. К себе туда, внутрь, он пус­кал очень немногих. Его доминанта — исключительная доброжела­тельность. Для него любой человек был хорош — до тех пор пока тому не удавалось доказать обратное...

...Он обладал совершенно великолепным даром — красиво за­водиться. Если его что-то увлекало — а увлекало его очень мно­гое, — то разговор шел на колоссальном нерве. Не на крике, а имен­но на нерве...

...Иногда Володя «уходил». Он присутствовал, но «уходил» аб­солютно. Взгляд исподлобья, скорее всего устремившийся в себя. Смотрит — не видит. Односложные ответы. Мне сказали: человек занят. Ну а ночью или наутро появлялась новая песня...»

Он всю свою жизнь любил делать подарки — «дарить прият­нее, чем получать». Главный подарок — песня. 22 июня 1963 года на Большом Каретном справляют день рождения Артура Макарова и Высоцкий приносит в подарок песню, исполняемую впервые, — «Я женщин не бил до семнадцати лет...».

Отправным моментом для сочинения песен были не только дни рождения близких друзей, но и события, происходившие в стране и мире. 14 июня 1963 года ЦК Компартии Китая направил письмо в ЦК КПСС, обвиняя его в оппортунизме. После безуспешных меж­партийных переговоров, ровно через месяц — 14 июля — «Прав­да» опубликовала претензии Китая вместе с открытым письмом ЦК КПСС в ЦК КПК, авторы которого обвиняли «китайских това­рищей в троцкизме, пособничестве империализму, внесению раско­ла в соцлагерь». Оказалось, что «русский с китайцем» вовсе не «бра­тья навек». Высоцкий пишет «Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям»:

И не интересуйтесь нашим бытом —

Мы сами знаем, где у нас чего.

Так наш ЦК писал в письме открытом —

Мы одобряем линию его!

Интересная история приключилась с песнями Высоцкого «Тот, кто раньше с нею был» и «Я в деле, и со мною нож...».

Летом 63-го года Московский театр драмы и комедии начал репетировать спектакль «Микрорайон» по пьесе Лазаря Карели­на. Ставил спектакль Петр Фоменко. Он решил, что по характе­ру одного из главных героев пьесы, по характеру окружения и среды этого персонажа в спектакль должны быть введены песни. Были выбраны эти песни «неизвестного автора». Песни помог­ли выстроить спектакль, придали ему необходимую интонацию. В них одновременно присутствовал и криминал, и тема жесто­кости, и своя лирика, и благородство, и та нежность, которая во многом определила тональность роли Князева, сыгранной Алек­сеем Эйбоженко. Там был проход, построенный на первой песне: герой пьесы Князев шел с букетом цветов к девушке. Его сопро­вождал один из подручных — паренек по имени Витя, который подыгрывал ему на гитаре, — Витю играл Юрий Смирнов. Кня­зев выступал по всему микрорайону, который «принадлежал» ему, и пел эту песню:

И тот, кто раньше с нею был, —

Он мне хамил, он мне грубил...

А я все помню — я был не пьяный,

Как только стал я уходить,

Она сказала: «Подожди!»

Она сказала: «Подожди, еще ведь рано...»

Причем пел именно так, перевирая слова, не зная не то что ав­торских интонаций, но и точного мотива. Несмотря на то что пес­ня была сильно искажена и в текстовом, и мелодическом отноше­нии, она здорово сработала в спектакле и несла там большую смы­словую нагрузку.

Эти песни предварили приход Высоцкого на Таганку, а А.Эйбоженко и Ю.Смирнов станут его партнерами по сцене.

В 63-м Высоцкий в этом театре не бывал и не знал, что его пес­ни введены в спектакль. Когда он пришел на Таганку в 64-м, то вы­сказал обиду, дескать, его песни используют, а при этом его фами­лии в афише нет, да и одна из песен искажена. Тогда состоялся такой разговор Высоцкого с актером театра Леонидом Буслаевым.

— Это ты принес песню в спектакль?

-Да.

— Слушай, там же слова не те!

— Вполне может быть, но я ее услышал в Ногинске, а там пели именно так. Ну что ты расстраиваешься? Вот чудак, ей-богу! Ведь это народ уже прибавляет-убавляет, а значит песня уже на­родная, а не твоя собственная. Ты ее для кого писал? Для людей? Вот люди теперь и поют так, как им удобно. Да мы поначалу и не знали, чья это песня.

В песенном творчестве у Высоцкого наступает новый период. Если поначалу песни писались и исполнялись для компании близ­ких друзей, то пришло время, когда из приятельского круга надо было выходить, раздвинуть его, осознавая себя в новом большом пространстве.