Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

Из воспоминаний В.Богомолова: «Помню, как он пришел в наш театральный кружок при Доме учителя — очень юный, обаятель­ный. Почти сразу стало ясно, что это еще и необычно искренний и жизнерадостный человек. Он любил смеяться и смешить других — последнее ему нравилось особенно, и поэтому он хохотал, кажет­ся, громче и заразительнее тех, кого смешил. Первым моим вопро­сом к нему было:

— Что ты умеешь?

— Утесова могу изобразить , — отвечает.

— Ну, давай!

— «Раскинулось море широко...»

Это было похоже и очень смешно.

— А еще что можешь?

— Аркадия Райкина могу показать».

Богомолов был первым, кто заметил у Высоцкого актерское да­рование. Критерии у педагога были очень высокие и очень жесткие. Будущее показало, что на занятиях в этом самодеятельном кружке Высоцкий получил основательную базу для будущей специально­сти. Из драматического кружка Богомолова вышло немало настоя­щих профессионалов: народная артистка СССР Алла Борисова, за­служенные артисты РСФСР Виктор Павлов, Юрий Комиссаров...

А Саша Биненбойм впоследствии станет Александром Исаако­вичем Сабининым — актером Театра на Таганке, профессором Щукинского училища, и Высоцкий назовет его «крестным отцом на актерскую профессию».

Природный дар не спрячешь — талантливого молодого чело­века распирает от желания проявить себя, самоутвердиться. И Вла­димир беспрерывно разыгрывал всякого рода скетчи, фантазиро­вал. Он в это время находился в естественном состоянии юноше­ского эпатажа, когда хочется обратить на себя внимание, удивить окружающих.

И.Кохановский вспоминает: «В десятом классе мы вдруг взя­лись за ум, стали хорошо учиться, чтобы получить хороший атте­стат или даже медаль и попасть в институт. Первую четверть мы с ним окончили прекрасно, ну буквально только с 2 - 3 четверка­ми, но отметки нам еще не успели выставить, когда нас 5 ноября 1954 года пригласили в соседнюю, 37-ю женскую школу на празд­ничный вечер. Мы пришли на этот вечер, но было как-то скучно. И Володя говорит: «Надо что-то придумать, потому что девчата сидят скучные, носы повесили, какие-то стихи нам читают, кому все это нужно? Я сейчас расскажу...»

А тогда были очень популярны анекдоты, переделанные из ба­сен Крылова на современный лад. И вот Володя вышел на сцену и с кавказским акцентом рассказал басню Крылова, как медведь, ох­раняя сон охотника и желая согнать надоедливую муху, севшую на нос охотника, взял булыжник и осторожно опустил его на голову мухе, — правда, охотник при этом скончался. Басня имела громад­ный успех в зале, но Володе за нее поставили тройку по поведению в четверти. После этого мы поняли, что медаль Володе не дадут, мне тоже не нужно, и поэтому стали немножко по-другому учиться».

Несколько домов на Первой Мещанской реконструирова­ли, и жильцов переселяли во вновь отстроенные квартиры. Что­бы Нина Максимовна могла рассчитывать на большую площадь, вес­ной 55-го года Володя с Большого Каретного снова переехал к ма­тери. Изменилась нумерация домов — их дому был присвоен № 76. В 1957 году изменится и название улицы — Первая Мещанская ста­нет называться проспект Мира.

В обновленный дом вернулось много соседей из старого, с кото­рыми дружили Высоцкие. Нина Максимовна с Володей и Гися Мои­сеевна Гофман с сыном Мишей получили на две семьи трехкомнат­ную квартиру № 62 на четвертом этаже с окнами на Проспект Мира и жили в ней, по сути, как родственники.

В 1960 году Семен Владимирович и Евгения Степановна пере­езжают на улицу Кирова, 35а, но Владимир продолжал посещать друзей на Большом Каретном. Порой ни отец, ни мать не знали, где он ночует: мать думала — у отца на Кировской, отец — у мате­ри на Мещанской. А ему были рады и Кочаряны, и Акимов, и Ту­манишвили, и Утевские...

Инна Кочарян: «Бездомным он был тогда. У Нины Максимов­ны — Жора Бантош, у Жени — тесно, так что остаться ночевать он мог где угодно: в общежитии МХАТа, у Миши Туманишвили, а у нас иногда просто жил».

Много позже, рассказывая о себе на концертах, Владимир скажет:

«Я настоящий дворовой, безнадзорный мальчишка, выросший в послевоенных московских дворах... Мои родители были разведены, поэтому я жил то у отца, то у матери. Но вырос я, конечно, под валиянием не родителей, а друзей. Я редко бывал дома, всегда — на улице...»

Анатолий Утевский: «Для меня он всегда был тем Володькой, который звал меня Толяном и приходил в наш дом, когда забла­горассудится. Он мог позвонить в двери и рано утром, и поздно вечером, и ночью. Молча усесться в углу комнаты или завалить­ся спать, тем паче, что места в квартире было достаточно. Вспоми­ная то время, понимаю: он был одинок. Родители, бабушки, друзья, любимые женщины, работа — все это маленькие норки, в которые он все время прятался, а потом «вылезал» и стремительно мчался куда-то, словно хотел убежать от себя самого...»

В последние два года школьной учебы увлечение литературой стало еще более серьезным. У Семена Владимировича была собра­на неплохая библиотека. Относясь к своему собранию бережно и ревностно, он держал книги под замком. Сыну приходилось искать книги на стороне. Читал Владимир все, что попадется: «Тихий Дон», «Игроки», «Петр Первый», «Порт-Артур», «Емельян Пугачев» и мно­гое другое, предусмотренное и «неположенное» по школьной про­грамме. Однако некоторая избирательность все же была — у Пуш­кина он предпочитал эпиграммы, у Гоголя что-нибудь жуткое, на­пример «Вий», «Страшная месть»...

В десятом классе новая учительница литературы открыла для них мир поэзии 20-х годов. В школьной программе было белое пятно — как бы этот период не существовал. В воспоминаниях о школьных годах Высоцкого Игорь Кохановский пишет: «Литера­турой, в частности поэзией, мы увлеклись в десятом классе. При­чем увлеклись серьезно. Узнав от учительницы о существовании В.Хлебникова (помню, нас совершенно потрясла строчка "Русь, ты вся — поцелуй на морозе"), И.Северянина, Н.Гумилева, А.Ахмато­вой, М.Цветаевой, Б.Пастернака, Саши Черного, И.Бабеля, мы ходи­ли в читальный зал библиотеки имени Пушкина, брали там книги этих писателей, читали, что-то выписывали, потом заучивали».

Из тоненькой книжечки Н.Гумилева они выучили наизусть «Капитанов» и «Рабочего». Больше всего их интересовали неожи­данные образы, метафоры или сравнения. Такие строчки, как «шам­панское — в лилию, в шампанское — лилию!» или «так что сыплет­ся золото с кружев, с розоватых брабантских манжет», вызывали у них восторг и удивление.

А когда на целый месяц к ним попал сборник рассказов И.Ба­беля, они настолько были очарованы запоминающимся своими не­ожиданными деталями, сравнениями и лексикой одесским юмором, что стали говорить «языком» Бени Крика и Фроима Грача. В разго­ворах с одноклассниками они к месту и не к месту вставляли: «...по­тому что у вас на носу пенсне, а в душе осень», «пусть вас не волну­ет этих глупостей...» и т. п. А во взрослой жизни Высоцкий в своем шедевре «Кони привередливые» использует, чуть изменив, бабелевскую строчку — «Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!» из рассказа «Смерть Долгушова».