Ирина Глебова - Хроники семьи Волковых

Полностью отдавалась работе. Тем более, что и работа была тут же, в этом доме, и ученицы с утра до вечера мелькали перед глазами со своими делами, проблемами. Выпускала стенгазету, организовывала концерты самодеятельности, вела хор и сама в нём пела — голос в наследство от отца достался очень хороший. Ну а в свободное время — книги, любимое занятие.

Но часто, словно без причины, охватывала её глубокая задумчивость, грусть. Тогда не хотелось никого видеть, ни с кем говорить. Она уходила куда-нибудь в пустую комнату, в красный уголок, садилась на подоконник и долго молча сидела — ни на что не обращая внимания, ничего не видя. Словно в сомнамбулическом состоянии. Она и сама не замечала, что то улыбка тенью пробегала по губам, то катились по щекам слёзы, с силой переплетались и разжимались пальцы…

Боже мой, как глупа была она! Как могла сказать беспечно: «Кто первый приедет, за того и выйду замуж». Ведь Вася Кочуков тогда ещё был жив! Василий… Добрый, всё понимающий взгляд, мягкая улыбка… «Как ты хорошо учишь детей», — сказал он ей когда-то. И тут же, как контраст, крик Александра «Ты где была!» на её объяснение: «Я учительница…». Как Вася писал ей из училища: «… понимаю, что тебе скучно. Если с кем-то интересно — встречайся. Но прошу тебя, Анечка, головы не теряй…» Такое доверие может идти только от настоящей любви — теперь Аня это понимала! И тут же вспомнила — они вдвоём с Александром стоят у зеркала, тот приложил кончик ножа к её груди: «Если не сохранила себя — вот так!» Словно бы шутил. Ах, Сашка, Сашка! А ведь во время войны ты был весёлым, добрым, как легко, по-хорошему помог незнакомой старушке — моей маме… Куда всё делось теперь, в мирное время? Нет, ты не жаден, как твоя мать или старшие братья, но думаешь о себе в первую очередь, выгоду ищешь! Обожаешь, когда тобой все восхищаются…

Больно кольнула в сердце мысль: а, может, когда посадил он на поезд мать, именно это было главным для него: смотрите, какой я доброжелательный, компанейский, оборотистый! Красовался перед собой и другими… Ведь не бывает так, чтоб человек резко менялся в разных обстоятельствах. Уже тогда в Лунёве было заложено то, что видит она сейчас. Она уверена, она точно знает: Вася Кочуков не стал бы другим. А ведь они с Александром ровесники, оба фронтовики, офицеры. А такие разные…

Беззвучные рыдания сотрясали Аню. От горького понимания того, как бы она сейчас могла любить Василия, и как это невозвратно, недоступно… Невозвратна её детская любовь к Петру Середе. А ведь она обидела этого тоже очень хорошего парня! Наверняка тогда, когда они случайно встретились в железнодорожном парке, в Бутурлиновке, он почувствовал и её разочарование, и её отчуждённость. Может, даже, и пренебрежение — что от себя-то скрывать. Господи, какая дурочка! Что с того, что парень невысок ростом? Ведь Петру рано пришлось идти работать, после седьмого класса. У старших братьев были уже свои семьи, а ему надо было кормить больную мать и себя. Работал грузчиком, таскал тяжести, вот и не вырос. Но в плечах был широк, силён. А главное — Аня словно вновь видит, — добрый, спокойный взгляд. И горечь в его голосе: «Ты интеллигентка, а я работяга, грузчик…»

«Интеллигентка»… Мостик воспоминаний перебросил Аню в военные годы. Володя Жага — вот он был настоящий интеллигент: образованный, воспитанный, тактичный, скромный… Однажды на их посиделки к Наде пришёл Отари — «Лимончик», — сказал: «Володи сегодня не будет, в штабе совещание на всю ночь». «А что, без него полковники и генералы не обойдутся?» — легкомысленно засмеялась Аня. Грузин слегка, краешком губ, улыбнулся: «Не обойдутся. Он главный специалист в одной важной области». Уточнять не стал, а девушки поняли, что расспрашивать не стоит. В тот вечер Отари ещё кое-что рассказал. Володя был настоящим боевым офицером. В одном бою он со своими солдатами первый форсировал реку, и потом, когда под сильным натиском фашистов основные силы отступили на другой берег, он и несколько бойцов остались, держали оборону полтора часа, пока наши вновь не подошли. Именно тогда Володя был тяжело ранен, а после госпиталя направлен служить уже в штаб. «Я уверен, его разыскивает высокая награда»… Аня вспоминала их встречи, разговоры, и вдруг поняла: именно он, Владимир Жага, любил её так, как никто другой — сильно, нежно, преданно. Так и не поцеловал, только за руку брал…

«Я думал, ты меня поцелуешь…» — из глубины своей памяти услышала она вновь голос Володи, в котором и просьба была, и надежда. Как она тогда ответила ему гордо — так ей казалось, что гордо. А ведь хотела и сама этого, хотела! Сейчас вдруг, когда уже ничего не вернуть, ей представилось, как откровение: тот поцелуй мог многое изменить. Прикосновение губ к губам дало бы их сердцам единый ритм, их души стали бы одним целым… И, быть может, зная, что его любят и ждут, Володя сильнее бы хотел выжить, был бы чуть осмотрительнее, осторожнее. И не погиб бы… Аня была совершенно уверена, что Владимир погиб, причём, вскоре после отъезда из Бутурлиновки! Иначе написал бы ей непременно, а потом и вернулся к ней… А так они даже не попрощались…

И не попрощались они… Погиб Володя, наверняка погиб, причём вскоре после отъезда из Бутурлиновки! Иначе написал бы ей непременно, а потом и вернулся к ней…

Какие рядом с ней, оказывается, ребята хорошие были! А она выбрала Сашку Лунёва. Да, красавец-лётчик, да, душа компании, воевал храбро, нравится всем кругом. Да вот только душа у него оказалась с гнильцой. Встретится ли ей в жизни такой человек, как те, кого она потеряла?..

…В минуты подобной Аниной меланхолии и уединения, учителя и воспитанники проявляли чуткость — не трогали её, оставляли побыть наедине. Жалели молодую учительницу, зная, что она ушла от мужа, переживает личную трагедию.

Однажды, когда ученицы ушли на практику на завод, Аня зашла в свою комнату. У неё как раз было вот такое состояние, и все действия она делала механически, заторможено. Включила электрическую плитку, чтобы что-то приготовить. А спираль перегорела. Забыв выключить печку из сети, Аня взяла два конца спирали и соединила их… Ударом её отбросило в другой конец комнаты. Она страшно закричала, затрясла руками, упала на пол. От этого удара спирали выпали из рук.

Аня была в комнате одна. Лицо её покрылось красными и синими пятнами. Она никак не могла прийти в себя. Понимала, что только что была на волосок от смерти. И в этом состоянии транса сами собой пришли к ней воспоминания о том, как несколько раз за свою жизнь она оказывалась вот так — на грани смерти…

В двенадцать лет она тонула. Тогда они только переехали с «Довгой» улицы. От нового места, рядом с вокзалом, недалеко была и речка Осередь. В один летний день Аня и три её подружки-ровесницы пошли поплавать, поплескаться в реке. К ним присоединилась девочка постарше, лет пятнадцати. Она служила у одних людей нянькой, с ней был её подопечный младенец. Нянька посадила ребёнка в траву на бережке, и все побежали в воду.