Александр Поповский - Искусство творения

В 1937 году Народный комиссариат земледелия предложил двенадцати тысячам колхозов двадцати одной области провести внутрисортовое скрещивание озимой пшеницы. Как ведется уже в Одесском институте, в один день закрылись все отделы и лаборатории, специалисты и неспециалисты со снопом колосьев подмышкой — наглядным пособием для обучения — двинулись на поля. Лысенко собрал аспирантов и заявил им, что наступило для них время показать себя на подлинно научной работе.

— Там вы поймете, чему вас здесь учили, наберетесь опыта и обогатите нашу теорию.

На Глущенко это сообщение подействовало удручающе. Было отчего голову потерять. Он должен инструктировать селекционеров, известных специалистов. Как с этим управиться? Да ведь они и слушать его не станут. Боже мой, среди них старейшина русской селекции, восьмидесятилетний Ковалевский. Что значит он, маленький аспирант, рядом с таким большим человеком? Сотрудники станций высмеют его, обязательно высмеют. Одна надежда на счастливую случайность. Надо налечь на материалы, выучить на зубок лекции Лысенко и почаще заглядывать в дневник. Двести колхозов отведены ему, их нужно объездить, везде присмотреть, проверить, исправить, кое-кого подучить… Нет, ему не управиться, ни за что, никогда… Ничего из этой затеи не выйдет…

Молодому человеку оставалось одно утешение — черпать силы из дневника, повторять высказывания и наставления любимого учителя.

«Я иной раз устаю и начинаю нервничать, но, вспомнив о нашем деле, сразу успокаиваюсь. Снова у меня энергия и силы». Так сказал Лысенко. И еще он добавил: «Если озимая пшеница уродит в результате ваших забот на два центнера больше, чем у других, значит и ваша капля меда есть в этом деле…» Разумеется, так — может ли быть иначе, — надо взять себя в руки и крепко запомнить это правило. Первым делом придется создать краткосрочные курсы. Погодите, погодите, в стенограмме говорится, что курсы организуют земельные управления. Очень хорошо. Чудесно! Лекции и инструкции проводят областные опытные станции. Превосходно! Позвольте, позвольте! Почему же ответственность за то и другое ложится на Глущенко? Тут что-то не так. Ага, вот и приписка: «Но так как областная станция считает вас своим представителем, то за руководство отвечаете вы…» И еще одно примечание: «Если земельное управление курсов не создаст и негде и некому будет читать лекции, не говорите себе: „Мое дело маленькое, нет и не надо…“ Сами все сделайте и обратите внимание земельного управления, что так поступать нельзя…» Удивительный Лысенко, он все учел и предвидел. И зеленые снопы своевременно заготовил в теплицах, пинцеты и ножницы закупил в одесских аптеках… Возможно ли подобные дела оставлять без внимания и не записывать их для потомства?

Глущенко является на станцию к старейшине русской селекции, собирает агрономов, техников, лаборантов и читает им доклад. Чудо! Они слушают его, соглашаются с ним, ему дают людей, помогают и воодушевляют. Теперь он круглые сутки занят работой, читает лекции, обучает процедуре внутрисортового скрещивания, делает записи в дневнике и черпает со страниц его силы и уверенность. «Если лектор будет плавать, то слушателей волной захлестнет», — так сказал Лысенко. Надо лучше готовиться к занятиям, учить других и учиться самому.

Пошли трудные дни. Он колесил по украинской степи, обучал, контролировал и, усталый, ехал дальше. Достойный ученик Лысенко, он яростно отбивался от неудач, писал на ходу статьи для областной газеты, обрушивался на одних, отмечал заслуги других. В конце авторского текста неизменно следовало примечание редакции. В нем говорилось, что газета ждет объяснений, требует к ответу виновных. Как тут не искать поддержки печати: в одном месте бригадиры убрали пшеницу и принялись кастрировать скошенный хлеб. Какой в этом толк! Другие приступили к кастрации колосьев, когда пыльца вызрела и самоопыление уже произошло.

Началась жатва. На безбрежных полях небольшими островками стоит пшеница, опыленная чужой пыльцой. Она обхвачена ленточкой, и на флажке значатся имена бригадира и звеньевых.

«Обновленное зерно», — прозвали его крестьяне. «Золотой фонд», — назвал его, по-своему, аспирант.

Прошло шесть недель, пора возвращаться в Одессу, — в кармане у Глущенко железнодорожный билет. Скоро он увидит Лысенко, услышит его. Он открывает дневник и читает: «Большинство положений в нашей науке таково, что исследователю необходимо самому же подкапываться под них, хотя бы эти положения были выдвинуты им же и проверены тысячу раз…» Погодите, погодите, он, кажется, не обследовал один из колхозов, отложил и забыл. Лысенко не раз говорил ему, как важно лишний раз проверить себя. Он сейчас же поедет туда. Глубокой ночью он приезжает в колхоз, суровое небо льет потоки дождя, не различишь, где деревня и где поле. Он находит заведующего хатой-лабораторией, убеждается, что все обстоит хорошо, опасения были напрасны, и едет назад.

Он все-таки упустил одно важное правило. «Изучайте людей, — сказал ему Лысенко на прощанье, — изучайте их не меньше, чем дело…» То ли времени у него нехватило, то ли память его подвела, никого изучить ему не привелось. В этой ошибке он обязательно покается Лысенко.

Великая битва развернулась на украинских полях. На одной стороне был Лысенко и его сотрудник и армия колхозников — помощников его, а на другой — трудности, неудачи и неполадки. Началось с крупного успеха: процедуру опыления ускорили и упростили. Пыльцу не клали пинцетом в каждый цветок, а предоставили это делать ветру. Он подхватывал пыльцу и щедро наделял ею кастрированные растения. За этой удачей пошли испытания. Оказались исчерпанными запасы пинцетов и ножниц во всей области. Лысенко приспособил мастерскую института, и вместо приборов там стали готовить пинцеты. Но что значит сотня их, когда нужны тысячи! Он посылает рентгенолога — единственно свободного человека — в Павлово-Посад заказать и привезти пятьдесят тысяч пинцетов. Ученый самолетом доставляет их на поля, но и этого запаса не надолго хватает. Недостаток ножниц и пинцетов грозит погубить все планы института, и Лысенко неожиданно находит выход. Колхозные кузни будут делать эти вещи из кос… Кузнецы поддержали ученого, его идея нашла у них отклик.

«Кастрированная пшеница поражается спорыньей, — стали прибывать недобрые вести, — в колосьях вместо зерна встречается спорынья».

— Спорынья на пшенице? — недоумевает Лысенко. — Ведь она поражает одну только рожь.

Впрочем, понятно, кастрированный колос цветет так же открыто, как рожь. Вместе с пыльцой в цветок может проникнуть и паразит. Ученый телеграфно дает указание:

«Спорынью и головню осторожно выбирать руками, обновленное зерно протравить… Опасность больше не повторится, пшеница будет попрежнему закрыто цвести до следующего обновления».