Александр Поповский - Искусство творения

Лысенко мог поручиться, что посевы погибли от механических повреждений, связанных с морозами, но не от прямого действия холодов.

Как же сберечь озимые рожь и пшеницу от разрушительных сил сибирского климата? Как сохранить надземные и подземные части растения?

Лысенко выступает в печати и объясняет, как нужно возделывать озимую пшеницу в степных районах Сибири. Не зимостойкость семян, а новый метод агротехники нужен для спасения посева. Надо сеять озимые по нетронутой стерне, не вспахивая и не обрабатывая почвы. В плотной земле нет пустот, где накапливается и замерзает дождевая влага, и не разрушается поэтому корневая система растения. Наземную часть всходов защитит стерня, оставшаяся после жатвы. Она встанет преградой на пути урагана, закроет снегом посевы, спасет их от холода и разрушений.

В этом утверждении поражало все: и безрассудная, казалось, идея отказаться от пахоты — сеять на необработанной почве, и решительное неверие в спасительные свойства зимостойких семян. Такого рода заявления требуют солидных доказательств, долгих лет предварительных исканий и опытов. Где они?

— То, что вы предлагаете, — возражали ему, — есть уход от культуры, от высоких форм агротехники.

— Высокий уровень агротехники, — отвечал он, — определяется не тем, сколько пота и горючего затрачено на работу, а в каких условиях возделывается растение и насколько условия эти хороши. Посевы тракторными сеялками по яровой стерне в степных и лесостепных районах Сибири — новая высокая агротехническая ступень. Именно при ней мы получим наиболее высокий урожай. Какой это упадок? Дисковая тракторная сеялка, способная, кажется, на асфальте прорезать для семян бороздки, — это ли технический регресс?

— Но где вы видели, — не оставляли его в покое противники, — чтобы невспаханная почва давала прекрасный урожай?

Он не видел, конечно, но достоверно известно, что зерна, осыпающиеся с яровых хлебов, благополучно зимуют на почвах Сибири. Весной, задолго до посева, нередко видишь отдельные всходы на полях. А ведь яровая пшеница совершенно не выносит холодов. Даже в Крыму осыпающиеся зерна погибают от морозов.

Кто-то сказал, что гипотеза, породив доказательства, которые послужили опровержению ее, уже этим заслуживает уважения. Суровые судьи не признали за исследователем права на научное мнение, не нашли снисхождения для его рабочей гипотезы. О ней пошли различные толки. Раззвонили, что «стерневые посевы» уже были известны нашим дедам. Они сеяли наволоком, или, как говорили тогда, «по ленивке». Вначале потому, что не знали еще плуга, потом из нежелания трудиться. Когда позже появились машины, такие посевы стали называться «бедняцкими».

Некоторые вспомнили кстати все, что сделал ученый за последние годы, и заодно над этим произнесли приговор. Для них очевидно, что Лысенко тяготеет к давно оставленным идеям минувшего. Он противопоставляет ухищрениям технической и химической мысли, давно проверенным опытом, ловчим канавкам, ядам и прочим научным приемам — свой план. Он заселяет плантации, поля, огороды миллионами кур, чтобы с их помощью уничтожить вредителей растений. Недавно он предложил ручной посев кок-сагыза вместо механического; ручную копку каучуконосов вместо машинной. Теперь он настаивает на упразднении пахоты, боронования и культивации почвы. Что прогрессивного в этих идеях? Разве не очевидно, что все они влекут нас к средневековью, ко времени бескультурья и господству примитивного ручного труда?

Есть много интересного и практичного, допускают противники, в различных рекомендациях его, но к агробиологической теории все это не имеет отношения. Ну, что научного в обращении семян из невсхожих во всхожие путем разгребания их в хлебном амбаре? Посадка картофельных верхушек — не плохая идея, но отнюдь не теория. Что научного в советах убирать недозрелую пшеницу в тех случаях, когда она не созрела до сентября?

Незавидна судьба мужественного исследователя. Ученая тирания не потерпит его независимых взглядов и не позволит ему проповедовать их. В 1624 году парижский парламент подтвердил, что выражение сомнения в справедливости основ учения Аристотеля наказуемо смертью. Горе тем, кто усомнится в том, что природа сотворена лишь для нужд человека, поставленного в центре вселенной.

Коперник, сдвинувший землю с центра вселенной и водворивший солнце на место, прятал тайну своего открытия тридцать шесть лет. Лишь незадолго до смерти он решил предать свою рукопись гласности. «Я долго колебался, — писал Коперник друзьям, — думал, не лучше ли последовать примеру пифагорейцев, доверявших свое учение только друзьям, которые распространяли его из уст в уста…»

Лысенко не может ждать десятилетиями, хранить втайне то, что кажется ему важным сегодня. Видеть, как долгоносик губит тысячи гектаров свеклы, и оставаться при этом спокойным? На это у него нехватит сил. В 1940 году на Украине пересеяли двести тысяч гектаров свеклы, уничтоженной жучком-долгоносиком. Лысенко не прошел мимо народного бедствия, хотя предложенные им средства борьбы с долгоносиком долго служили мишенью для злобных насмешек. Год спустя, по его настоянию, на поля было пущено до восьми миллионов кур, пожиравших от шестисот до восьмисот тонн насекомых ежедневно, и пересеять пришлось лишь пятьсот гектаров.

Ничего не поделаешь, каждый по-своему отстаивает свои идеи; у каждого ученого свое представление о долге. Одни считают себя обязанными охранять утвердившиеся устои, а другие — всегда подвергать сомнению их целесообразность.

Настали трудные дни, пора тревоги и раздумья. Не слишком ли много позволил себе Лысенко, не поспешное ли он принял решение? Его выводы бесспорны: озимые повреждаются механически; посевы по стерне — единственное средство защитить растения от гибели. Все это так, но одно дело прийти к заключению, а другое — доказать, что это именно так и иначе быть не может.

Никто не знает, как много его одолевает сомнений. Порой кажется, что им не будет конца. Долго мучил его вопрос: откуда возьмется влага в невспаханном поле? Ведь его не рыхлили, и весенние воды не накапливались в нем. Хорошо, если осенью после посева выпадут обильные дожди. А если их не будет? Здесь ведь осень сухая, осадки в Сибири бывают лишь во время уборки хлебов. В пору сева, как правило, не выпадает дождей. Последнюю влагу извлекают яровые хлеба. Если в почве, затененной ими, что-нибудь и останется, то после уборки урожая солнце иссушит и этот резерв. Кто ходил по стерне после жатвы, мог убедиться, что почва здесь тверда, как асфальт. Как в такую землю, не взрыхленную плугом, бросать семена?

Или еще такое сомнение. Помимо влаги, растениям необходим кислород. В почве его должно быть в избытке, иначе микроорганизмы, способствующие питанию корней, задохнутся. Известен следующий характерный пример. Весенней порой, когда вешние воды заливают озимые пашни, посевы, побывавшие немного под водой, желтеют, как осенние листья. Это не оттого, что растения задохлись, — сказались результаты недоедания. Не было солнца, и озимые не могли добывать себе питание из углекислого газа атмосферы и погибли от голода. Если осенняя засуха и жестокие бураны не принесут гибели посевам, их погубит отсутствие кислорода. В лучшем случае у растений будут жалкие колосья, щуплое и мелкое зерно. Еще одна опасность угрожает озимым посевам по стерне — это власть сорняков над ними. Известно, что при мелкой плохой пахоте самая чистая пашня покрывается сорными травами. Легко себе представить, что станет с полем, которое не пашут совсем. Кто видел в Сибири участки, оставленные без посева, мог убедиться в могуществе сибирских бурьянов. Есть ли в сельском хозяйстве большее зло, чем сорные травы?