Том Риис - Ориенталист

Фрайкор, атакуя революционные районы Берлина, использовал броневики, танки, огнеметы, крупнокалиберные пулеметы и полевые гаубицы. На фотографиях того периода видны уличные баррикады, которые защищают на удивление юные солдаты правых сил, и на плакате близ одной такой баррикады написано: «СТОЙ! КТО ЗАЙДЕТ ЗА ЭТУ ЛИНИЮ, В ТОГО СТРЕЛЯЕМ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ!» Члены добровольческих отрядов нападали на гражданских лиц — в первую очередь на тех, кто, по их мнению, мог быть сторонником большевиков. На самом деле они привнесли фронтовые нравы в гражданское общество. Их врагами стали обычные люди, их сограждане, причем эти гражданские лица оказались не готовы к подобному повороту событий и даже не были вооружены. Члены добровольческих отрядов получили тогда опыт жестокости и бездушия, подготовивший многих из них к работе в качестве штурмовиков или охранников в концентрационных лагерях [76] Многие солдаты, вернувшись с фронтов Первой мировой войны, выказывали признаки социопатии, то есть были склонны к немотивированному агрессивному поведению. В послевоенном Берлине убийства и акты насилия сделались явлением повседневным, причем жестокости совершали люди, не имевшие прежде уголовного прошлого. Большинство известных немецких художников того времени, сами ветераны войны, обнаруживали тревожное, навязчивое стремление делать темами своих картин кошмарные сцены убийств на сексуальной почве и расчленения человеческих тел, причем писали они их, используя фотографии из полицейских архивов. Отто Дикс признался однажды своему приятелю, что, если бы ему не удалось художественным образом воплотить эти убийства на сексуальной почве, он вынужден был бы совершить такое преступление сам. — Прим. авт. .

После того как основной натиск спартакистов удалось отбить, они рассредоточились по крышам домов, откуда с помощью снайперских винтовок пытались нарушить нормальную жизнь буржуа, а также пресечь жестокости фрайкоровцев. Но отряд фрайкоровцев штурмом взял штаб-квартиру спартакистов в Шпандау, и 15 января 1919 года выстрелом в спину, «при попытке к бегству», был убит Карл Либкнехт, этот берлинский Ленин. Поначалу не было ясно, что случилось с Красной Розой, которая также попала в руки фрайкоровцев: она исчезла в тот же день, когда погиб Либкнехт. «По-видимому, убита, — записал граф Кесслер у себя в дневнике. — Во всяком случае, ее тело так и не нашли».

Но революционные события в Берлине продолжались, хотя вожди революционеров были убиты или числились без вести пропавшими. Отряды спартакистов использовали снайперские винтовки и пулеметы; у правительственных войск и фрайкоровцев, помимо этого, имелись тяжелая артиллерия, танки и аэропланы. Каждая из сторон захватывала муниципальные здания, церкви и школы, превращая их в крепости, нашпигованные оружием. В марте 1919 года берлинские газеты сообщали, например, что в городе каждый день в уличных боях погибают сотни человек. Приблизительно в это время в Германию приехал в качестве корреспондента американской газеты «Чикаго трибьюн» Бен Хехт, американский репортер и будущий автор пьесы «На первой полосе».

Подобно персонажу «Сенсации» [77] Пьеса Бена Хехта и Чарльза Макартура «На первой полосе» («The Front Page») была поставлена в Москве в 1930 году в Театре имени Вахтангова под названием «Сенсация». Роман Ивлина Во «Сенсация» (1938) по-английски называется «The Scoop» — «сенсационная новость». Ивлина Во, он телеграфировал домой, в Америку: «Германия переживает нервный срыв. О чем-либо здравом писать не могу — этого просто нет». Бен Хехт, который через два десятилетия станет одним из немногих одиночек, протестовавших против начавшегося Холокоста, получил первое представление о подобных акциях еще в Берлине, в ту безумную весну 1919 года. Так, во дворе тюрьмы Моабит фрайкоровцы «воздавали по заслугам» тем, кого они арестовали за поднятый над головой кулак — знак «спартакистского привета» — или за появление на улице в спартакистской униформе: «Группами по двадцать пять человек выводили мужчин, женщин, подростков и гнали их через тюремный двор, — писал Хехт. — По ним начинали стрелять три пулемета, причем стреляли до тех пор, пока тела не переставали дергаться». Хехту сообщил об этих расстрелах один лейтенант, наполовину обезумевший — он командовал одним из пулеметных расчетов. После его откровений Хехт, в прошлом чикагский криминальный репортер, взобрался на дерево, росшее рядом с тюрьмой, и так собственными глазами убедился в том, что все рассказанное — правда.

Паника, воцарившаяся в Германии в связи с участью, постигшей Россию, настолько глубоко проникла в души простых немцев, что они не были способны осознать: члены добровольческих отрядов такие же радикалы, как большевики, их консервативность, заверения о необходимости умиротворить страну — не более чем фальшивая вывеска. Истинные консерваторы верят в ценность и незыблемость традиций, тогда как добровольцы-фрайкоровцы верили в диаметрально противоположное: с их точки зрения, Первая мировая война лишь доказала, что моральные нормы и общественное устройство, характерные для мирного времени, полностью извращены и не имеют никакого смысла. Политические причины, приведшие к войне, зиждились на мошенничестве, тогда как военный опыт был реальностью, и именно эта реальность породила «нового человека» революции правых. В своих бестселлерах 1920 и 1922 годов («В стальных грозах» и «Война как внутреннее переживание»), Эрнст Юнгер приветствовал как раз появление подобного «нового человека — штурмовика». Юнгер также провозгласил «появление целой новой расы — людей сильных, умных, волевых», тех, кто будет способен спасти Европу от либеральных иллюзий. Для «нового человека», так же, как и для красных революционеров, соблюдение норм закона и следование моральным основам общества — это лишь проявление «буржуазной мягкотелости». На фронте главными для солдат были такие понятия, как храбрость, жесткость, дух воинского товарищества. А фундаментальный постулат идеологии членов добровольческих отрядов состоял в одном: общество — это поле битвы.

В результате страна, охваченная истерическим страхом перед терроризмом одного сорта, легализовала другой терроризм. В 1919 году германский Верховный суд принял закон, давший определение новому виду чрезвычайного положения: «надзаконному чрезвычайному положению». По сути дела, речь там шла о ситуации в обществе, которому угрожает революция; этим законом признавалось, что в условиях чрезвычайного положения не применим запрет на совершение убийства. Верховный суд ссылался при этом в своей мотивации на политические убийства, совершенные членами фрайкора во время их добровольной войны в Польше и в прибалтийских странах, когда там потребовалось сражаться с большевиками. Что ж, и «новый человек» из среды фрайкоровцев, и члены нарождавшегося уже нацистского движения впоследствии максимально воспользовались прецедентом, что возник после принятия этого судебного решения.