Том Риис - Ориенталист

Вот какое описание этого грустного периода жизни Льва оставила Алиса Шульте в своих рукописных воспоминаниях, похожих на жития святых:

Середина 1930-х годов. Эсада неожиданно бросила жена, она ушла к женатому человеку старше его годами, хотя муж ее всячески баловал. Его «приемная мама» [то есть сама Алиса. — Т.Р.] трижды спасала его от самоубийства. Его отправили в санаторий под Берлином; через несколько месяцев он вернулся домой, однако полностью так и не выздоровел. Сейчас он проходит курс психоанализа, а психотерапия успеха не дала.

Когда Эрика пропала из его жизни и Лев лишился возможности публиковать книги в пределах Третьего рейха, который все больше расширял свои границы, писатель, можно сказать, поселился за облюбованным столиком в венском кафе «Херренхоф», прокуренные помещения которого сделались неофициальной столицей европейских литераторов-беженцев. В середине 1930-х годов Эсад-бей сидел здесь бок о бок с такими завсегдатаями этого кафе, как Макс Брод, Франц Верфель и Эгон Эрвин Киш, которые совсем недавно перебрались в Вену из Праги, а также со своим берлинским приятелем Вальтером Мерингом. «Херренхоф» был, возможно, наиболее оживленным из тех мест, которые писатель Стефан Цвейг называл «демократическими клубами» Вены.

Пытаясь забыть неприятности с помощью старого, проверенного метода — работы, Лев целыми днями просиживал в кафе и писал, и писал своим удивительным, совершенно микроскопическим почерком, умещая на одной странице вчетверо больше слов, чем любой другой человек. Он работал тогда одновременно над двумя биографиями: Николая II (под собственным именем) и кайзера Вильгельма — под именем своего американского приятеля Вирэка. Он писал обширные статьи для журнала эмигрантов с Кавказа, который издавался в Париже, и короткие — для венской бульварной прессы, особенно для «Нойес винер журналь», издания, которое печатало всевозможные сплетни и слухи для высоколобых интеллектуалов, причем в нем же освещался и его собственный, «скандальный» развод с Эрикой. Он также начал писать новеллы, которые, как ни странно, были опубликованы только в Польше (назывались они «Мануэла» и «Любовь и нефть»). Он принялся укреплять отношения с нужными людьми ради успеха своих новых литературных планов. Съездил в Прагу, чтобы повидаться там с Вернером Шенделем, своим старым литературным агентом. Поддерживал дружбу с Джеем и Бинкс Дрэтлер, Джей помогал Льву пристраивать его тексты в Англии. Примерно в это же время Лев обратился к услугам нового литературного агента, Херты Паули, с которой подружился в кафе «Херренхоф». Паули, сама писательница, окончившая актерскую школу, была весьма привлекательной молодой женщиной. Происходила она из венской научной среды (когда я пытался разыскать сведения о ней, оказалось, что ее брат Вольфганг Паули в 1945 году даже получил Нобелевскую премию по физике), однако в «золотые двадцатые» по приглашению великого театрального режиссера Макса Рейнхардта перебралась в Берлин. В 1933 году Паули, как и многие другие, вернулась в родную Вену. По прошествии многих лет, уже в 1970-х, когда роман «Али и Нино» был заново открыт и издан, она написала в «Нью-Йорк таймс» письмо с соображениями о том, кто такой «Курбан Саид». Она помнила свои встречи со Львом (тот «довольно сильно походил на короля Хусейна, ну разве что без усов»), помнила, как была очарована его удивительным, весьма откровенным остроумием. Она вспоминала, как Лев стал членом кооператива писателей, который она организовала для тех, чьи книги были запрещены в Третьем рейхе. Влияние Льва на саму Паули несомненно сказалось в ее книге 1941 года «Альфред Нобель: король динамита, архитектор мира» — там имеются подробнейшие описания Баку, которых нет в других биографиях этого великого изобретателя и которые она, скорее всего, получила именно от Льва Нусимбаума. «Эсад-бей, — вспоминала Паули, — в скором времени написал большое количество статей об истории и обычаях своей закавказской родины». Хотя она впоследствии живописала героическую антинацистскую позицию, которую занимал этот кооператив как общественная организация, однако на деле он лишь помогал писателям публиковать свои произведения.

Паули писала, что Эсад-бей никогда не делал секрета из своего происхождения, и в этом был немаловажный элемент его очарования: «Он говорил об этом открыто, причем в своей обычной шутливой манере. Вот отчего, возможно, его никто так и не обвинил в сокрытии своего происхождения в те годы, когда антисемитизм в Вене становился все более откровенным». Она вспоминала, как завсегдатаев «Херренхофа» завораживали рассказы Льва о бандитской деятельности молодого Сталина. Когда через много лет она начала читать «Али и Нино» в английском переводе, ей показалось, что она «слышит, как Лев сам рассказывает эту историю, по-особенному, остроумно».

В конце своего annus terribilis [146]Лев стал соавтором книги, которая открыла новую сторону его постоянно развивавшейся личности. Это книга, «Аллах велик! Закат и восход исламского мира», представляет собой обзор политического возрождения мусульманского мира. Необычной была не столько тема книги, сколько выбор соавтора. Им стал доктор Вольфганг фон Вайзль, который был близок к Владимиру Жаботинскому, главе жесткого, бескомпромиссного правого крыла сионистского движения.

Когда я нашел внучку фон Вайзля в Иерусалиме, она рассказала мне, что в их семье фон Вайзлю — этому «еврейскому Лоуренсу Аравийскому» — приписывали арабский раздел книги, тогда как Лев был автором «немецкого и турецкого» разделов. Хотя в точности неизвестно, как именно они поделили работу, но Лев наверняка был ведущим автором. Ведь идеи, заложенные в эту книгу, представляют собой отнюдь не сионистскую позицию, но взгляды еврейского ориенталиста конца 1930-х годов. Авторы выделили все то, что, по их разумению, есть хорошего в исламе, и хотя многое они идеализировали, оставались тем не менее в области реалистичных политических оценок. Для них обоих ислам предстает как животворная сила, пока он «не выходит за рамки благоразумия» и одновременно «остается уделом всадников из пустынь». Оба считали, что истинные лидеры ислама — это отнюдь не дипломаты или ученые, люди образованные, но простые бедуины. Ислам смог завоевать христианские территории в VII веке потому, что это молодая, энергичная религия обладала первозданностью и дикостью — в отличие от «роскошеств» христианского мира. Обоим авторам — и сионисту, и исламисту — представлялось важным, что победы последователей Магомета не были следствием религиозного рвения: ведь в исламских отрядах было немало наемных воинов из кочевых племен, которые даже не были верующими мусульманами.