Михаил Мирович - Генерал де Голль. Штрихи к политическому портрету

Еще через десять дней Молотов телеграфировал Богомолову в Париж, что советское правительство приглашает де Голля в Советский Союз с официальным визитом для установления личного контакта с советским руководством.

Двадцать седьмого ноября 1944 года де Голль в сопровождении министра иностранных дел Бидо на советском военно-транспортном самолете прибыл в Баку. Так начался первый визит генерала де Голля в Советский Союз.

В те четырнадцать дней, что де Голль провел в Советском Союзе, он встречался со многими советскими руководителями, однако наибольшее впечатление на него, как и следовало ожидать, произвел Генеральный секретарь ЦК ВКЩб) Сталин.

Вот каким его вспоминает будущий президент Пятой республики:

«…У меня сложилось впечатление, что передо мной хитрый и непримиримый борец изнуренной от тирании России, пылающий от национального честолюбия. Сталин обладал огромной волей.

Утомленный жизнью заговорщика, маскировавший свои мысли и душу, безжалостный, не верящий в искренность, он чувствовал в каждом человеке сопротивление или источник опасности, все у него было ухищрением, недоверием н упрямством. Революция, партия, государство, война являлись для него причинами и средствами, чтобы властвовать. Он возвысился, используя… тоталитарную суровость, делая ставку на дерзость и нечеловеческое коварство, подчиняя одних и ликвидируя других.

С тех пор Сталин видел Россию таинственной, ее строй более сильным и прочным, чем все режимы. Он ее любил по-своему. Она также его приняла как царя в ужасный период времени и поддержала большевизм, чтобы служить его орудием. Сплотить славян, уничтожить немцев, распространиться в Азии, получить доступ в свободные моря — это были мечты Родины, это были цели деспота. Нужно было два условия, чтобы достичь успеха: сделать могущественным, то есть индустриальным, государство и в настоящее время одержать победу в мировой войне. Первая задача была выполнена ценой неслыханных страданий и человеческих жизней. Сталин, когда я его видел, завершал выполнение второй задачи — среди могил и руин. Он был удачлив потому, что встретил народ до такой степени живучий и терпеливый, что самое жестокое порабощение его не парализовало (выделено мною. — М.М.); землю, полную таких ресурсов, что самое ужасное расточительство не смогло ее истощить; союзников, без которых нельзя было победить противника, но которые без него также не разгромили бы врага.

За пятнадцать часов моих бесед со Сталиным я изучил его величественную и скрытную полигаму. Коммунист в маршальской форме, притаившийся коварный диктатор, завоеватель с добродушным видом, он старался всегда вводить в заблуждение. Его страсть была суровой, без какой-либо… привлекательности».

Первая встреча де Голля со Сталиным состоялась второго декабря в Кремле. Переводчиком был назначен известный советский дипломат Александр Трояновский.

Сталин принял генерала как радушный хозяин.

Де Голль знал, что именно об этом человеке пела вся страна в «Песне партии большевиков» (первом варианте нового советского гимна).

Товарищ Сталин усадил гостя и принялся расспрашивать, как де Голль добрался до русской столицы.

— Благодарю вас, господин Сталин, — ответил тот. — Все в порядке.

С первых минут генерал чувствовал некоторую неловкость.

Когда-то давным-давно де Голль столкнулся с коммунистическими войсками, пытавшимися разжечь пожар мировой революции, для чего планировалось гордо прошествовать от Москвы до Ла-Манша. Дело оставалось за малым: сокрушить молодую и практически не готовую к сопротивлению Польшу.

Шарль де Голль учил поляков воевать, сам яростно сражался в армии Пилсудского. Он проводил в жизнь план Вейгана по спасению Польши, возглавлял пехотно-танковый отряд, был награжден польским правительством и навсегда остался в сердцах освобожденных как отважный и мужественный воин.

Де Голль прекрасно понимал, что русский лидер осведомлен об этой странице его биографии и чувствует некоторую вину за действия советского правительства, инспирированные адептом перманентной революции покойным Львом Троцким. Кстати, всего четыре года назад товарищ Сталин отправил его на тот свет руками агента Меркадера.

— Мне кажется, — после некоторой паузы произнес генерал, — что Рейн-Вестфалия обязательно должна стать частью будущей Франции. Это будет выгодно не только моей стране, но и всей послевоенной Европе.

— У меня нет возражений, — сказал Сталин, тщательно набивая свою трубку табаком. — Мы готовы поддержать вашу позицию перед союзниками, однако с их мнением следует считаться. А что говорят по этому поводу господа Черчилль и Рузвельт?

— Мне очень интересно было бы узнать мнение англичан и американцев по этому вопросу, но они предпочитают договариваться между собой без нашего участия… С другой стороны, и те, и другие не имеют непосредственных границ с Рейн-Вестфалией, а потому не могут чувствовать нашу позицию… По моим сведениям, наши союзники собираются установить над Рейн-Вестфалией международный контроль.

— Если мне не изменяет память, Черчилль и Рузвельт воюют именно в этой части Германии. Мне кажется, они имеют право участвовать в решении этого вопроса, — товарищ Сталин пустил к потолку клуб дыма и кинул быстрый взгляд на де Голля.

— Конечно, имеют, — излишне резко произнес генерал, но тут же взял себя в руки и уже спокойным тоном произнес: — Они не только имеют право участвовать, но и участвуют. Однако наши союзники закончат войну и вернутся домой, а мы с вами опять останемся с немцами один на один!

— Я думаю, что теперь мы сможем за себя постоять. Кстати, не собирается ли Франция ставить вопрос о том, чтобы Саар и Рур перешли под ее юрисдикцию?

— Нет, мы не ставим вопрос в такой плоскости, — четко ответил генерал. — И еще бы мне хотелось узнать о ваших планах относительно Польши.

— Черчилль хочет отдать полякам территории, которые отошли от нее к востоку от линии Керзона. Мы же считаем, что Силезия, Померания и Восточная Пруссия исторически принадлежат польскому народу и должны быть присоединены к послевоенной Польше.

Генерал посмотрел на советского лидера и подумал о том, что перед ним сидит человек, который внес полную сумятицу в умы и души западных политиков. Более двадцати лет он стоял у руля дикого, непредсказуемого государства, которое наводило ужас на цивилизованный мир своим нескрываемым стремлением к мировому господству, именуемому вождями Октябрьского переворота диктатурой пролетариата. Теперь же главный коммунист говорит с ним как с добрым старым приятелем или партнером по покеру.