В. Козлов - Полярная фактория

В тундрах Крайнего Севера деятельность факторий имеет большой опыт. Так на Малом Ямале и в Тазовском районе раскинута сеть факторий Госторга: Хальмер-Седе, Ивайсале, Мясо, Ямбург, Нямбойто и др. вплоть до Нового порта, расположенного на берегу Обской губы около 69° северной широты. Некоторые из этих факторий существуют свыше десятка лет.

Их работа приблизительно однотипна повсюду: снабжать туземца продуктами и промтоварами, принимать пушнину и сырье от оленеводов и промышленников, вести культурно-просветительную работу, прививать советские навыки, советскую законность.

Туземцы уже настолько свыклись с обслуживанием их факториями, что жизнь пустынной тундры рисуется словно бы немыслимой без этой сети материальных и культурных баз.

Что касается Комсеверпути, то здесь опыта факторий не было почти никакого. Ему пришлось устраивать фактории на Большом Ямале только потому, что в распоряжении Комсеверпути имеются крупные пловучие средства. Когда возник вопрос о заброске факторий на отдаленнейшие ямальские и гыдоямские берега, то естественно, выбор пал на Комсеверпуть, располагающей большими пароходами и прекрасными лихтерами. Для организации новых факторий избраны два пункта на Обском берегу Ямала и один в заливе Гыдояма.

Кроме того, в Гыдояму же забрасывается специальный рыбо-зверобойный отряд, набранный в Красноярске. Роль этого отряда — промышленно-исследовательская. Воды Гыдоямского залива в смысле рыбности еще мало изучены.

Трудности устройства новых факторий понятны сами собой. Устье реки Тамбей, где была предположена постройка нашей фактории, на два градуса севернее крайнего населенного пункта на обском побережьи — Нового порта. Это значит, что нас будут отделять сотни верст ледяной пустыни от ближайшей почты, телеграфа, газеты, радио.

Полная оторванность.

А фактория на мысу Дровяном еще севернее нас на 3/ 4градуса.

Мы будем первыми пионерами, оседло поселившимися на этом далеком и малоисследованном берегу. И, разумеется, мне хотелось провести длительный срок за Полярным кругом с наибольшей продуктивностью. Поэтому, побывав и условившись в Комсеверпути, я заглянул в Омский отдел Ученого географического общества.

Говорить пришлось с секретарем отдела т. Воробьевым. Это очень инициативный и энергичный молодой человек, увлекающийся и принимающий интересы общества близко к сердцу.

Узнав, что я еду на Ямал и предлагаю сотрудничество, он с готовностью откликнулся. Широко наметил общий план желательной работы, сознался, что об этом крае исследовательские материалы весьма скудны, пообещал поддержку в смысле снабжения пособиями и необходимым инструментом.

Расстались, как бы договорившись.

— Когда вопрос о вашей поездке окончательно будет решен — приходите, — сказал он на прощание. — Мы уточним рамки будущих ваших работ и наметим план. Обществу важно знать точно пункт вашей зимовки. Хорошо, если бы это было у пролива Малыгина.

Все складывалось наилучшим образом и я подал заявление в базу.

От служащих Комсеверпути — бывалых полярников — я наслушался вдоволь жутких страхов про суровость Севера. В этот период перед от’ездом, когда новички с понятной жадностью ловят каждое живое слово о невиданной стране, к рассказам бывалых людей прислушивались с особым интересом. Полярники же, насколько я заметил, всегда не прочь внушить таким слушателям почтение, даже некоторый трепет. В красках не стесняются.

— Глядите — не промахнитесь, — предостерегал сотрудник центрального правления Иванов. — Работать за полярным кругом — не шашки-валашки. У меня здоровая грудь и я привык к сибирским стужам, а там чуть не пропал. Шел по поселку в Игарке, как-то неловко дохнул и свалился замертво на снег. Грудь зажало точно раскаленным обручем. Мороз 60° по Реомюру. Шестьдесят градусов — это понимать надо!..

Такое и подобное — слышим на каждом шагу. О Туруханске, Игарке, Обдорске, где злейшие ледяные бури свирепствуют неделями, где стены прочных домов продуваются, точно парусиновая палатка, где люди месяцами не вылазят из пропотелых, вонючих, грязных мехов.

Невольно напрашивалась мысль: „но ведь эти места значительно южнее Ямала! Каково же там — на пять, шесть, восемь параллелей ближе к полюсу?!“

И глубоко под сознанием возникла другая: „не преувеличены ли эти ужасы? Уж больно страшно! Если климат, действительно, так грозен, то почему люди — сами рассказчики — вновь туда едут?“

С гораздо большим интересом в этот период впитывались другие беседы бывалых.

— Придется, конечно, поработать, — говорил Вахмистров, ехавший руководить одной из факторий. — Народу мало, нанять некого — сами станем плечо к плечу. Все поголовно пойдем на промысел. Скупка пушнины у туземцев — только часть задачи. Главное — самим добыть. Для зверя у нас усовершенствованные капканы, для дичи — отличные ружья, для рыбы — первосортные сети и снасти. Кстати, вы слышали об ямальском осетре? Там каждая тоня дает 10—20 штук осетров по пуду весом. Понимаете, что это значит? Заготовить десять тысяч пудов за сезон — вот мой план!

Руководители фактории: Вахмистров, Громацкий, Бархатов, Уворовский.

— А бочки берете?

— Скажет тоже — бочки! Никаких бочек. Заморозим, сложим в штабеля. Весь полуостров — холодильник, усовершенствованный самой природой.

Я зажмурился. Картина, в самом деле, ослепительно заманчивая.

Десять тысяч осетровых поленьев по пуду штука уложены в стройные ярусы, сверкающие на солнце золотом чешуи!

Тот же Вахмистров рассказывал про свое единоборство с медведем:

— Заснули мы в палатке вдвоем с товарищем. Просыпаюсь от выстрела, крика — и обалдел. Кто-то навалился на меня, душит, шарит, скребет — милости нет! Заорал и слышу — голос точно в подушку. Ах, чорт возьми, думаю, что же такое? Шарашусь влево, вправо, тычусь руками. И, наконец, понял: медведь свалил палатку и сквозь брезент мнет меня сверху. Захватил я тут нож в руку и отгребаюсь к краю полотнища. Парусина крепкая, скользкая. У мишки когти срываются. Пыхтит, давит, а разорвать не может. Возились мы, возились — милости нет! — и каким-то родом добрался я до края. Выпростал руку к в грудь его ножом — тюк! Он разом захрапел — в сердце!.. Да, на волоске, можно сказать, был — милости нет!..