Виталий Радченко - Байки деда Игната

— Кругла, — объяснял Спиридон, — така, як салотовка, только маленька. Закордонный немец дюже обрадовался, крутил ее, крутил, нюхал и чуть не облизывал… Как объяснил «русский немец», эта штуковина была очень старой, ею пользовались еще до рождения Иисуса Христа, может, при самом царе Соломоне. Друзья так и прозвали виденную ими диковину «салотовкой царя Соломона».

— А шо, — посмеивался дед Игнат, — може сам царь Соломон как раз в ции салотовци сало соби на борщ толок. Ведь очень стара была та посудина. А что мала, так он, може, сало не долюбливал…

— Так той жэ Соломон був иудейской веры, — напоминала бабка Лукьяновна. — И сала не ел!

— Эгэш! — не соглашался дед Игнат. — Потому и салотовка була манэнька, як он грешил помалу. Он был мудрый, и знал, шо борщ без сала не зробишь: без свинячого тела нету дела! А шо сало ел, так за то ему и прозвище: Саломон… А свой какой ни то курган друзья так и не решились раскапывать. Уж больно много их, таких курганов, вокруг станицы в то время было. Это сейчас их почти все распахали, приземлили, принизили, и тоже ничего не нашли, да и не искали. Вот про клады сейчас и не слыхать, то ли их действительно все понаходили, то ли люди стали богатыми и им чужое сокровище как бы в брезготу.

Дед Игнат сокрушался, что не слышно и о тех кладах, что попрятали наши паны-куркули, которые в двадцатые годы «тикалы за кордон». И может, хорошо прятали. Ходил же слух, что еще в восемнадцатом году атаман Рябовол закопал где-то под Уманской войсковую казну, а где — никто не знает, и ничего от тех казацких сокровищ по рукам не ходило…

Не без того, чтобы где-нибудь найдутся серебряные ложки или чарки. Недавно в хате купчихи Хоменчихи (тоже была такая родичка!) нашлась на горище торба с неразрезанными керенками. Так разве это клад?! Смех один, а не клад. Кто ж за таким «кладом» пойдет с лопатою, да еще в какое-нибудь страхолюдное место?

— Все ж, думаю, самый лучший клад, — вздыхал дед Игнат, — коли он своим горбом сработан, а тот, шо надурняк нашел, так и уйдет, як пришел…

До Бога, говорят, высоко, а до царя — далеко, да только далекое, бывает, приближается. Жил себе был наш российский «Белый», как тогда его называли, царь в заоблачном Петербурге, да и надумал явиться на благословенную Кубань — верных своих казачков посмотреть, да и себя показать, а то мало ли чего, еще не поверят, что есть он, тот царь, в натуре… А может, кто присоветовал — умных голов у нас как нерезаных собак, в проще сказать — «як пчел», особенно, если кому чего присоветовать…

По рассказам деда Игната явление царя на Кубань было событием чрезвычайным, из породы легендарных. Сам дедуля многого не видел и не помнит, «бо був малый», а по рассказам своего дядьки Касьяна и других самовидцев того необычайного случая в жизни вольной казацкой Кубани хорошо знает, как оно происходило, или как должно было происходить, что в народной памяти одно и то же.

Само собой, когда прокатился первый слух о предстоящем царевом наезде, то никто тому не поверил: мало ли чего набрешут, – людям что ни слух, то сладость. Только ему, помазаннику Божьему, и делов, что тащиться без особой нужды почти на край света, в наши степи и плавни, комаров, да муховодов кормить.

Но слухи крепли, а потом в станицу пришла казенная бумага, чтобы, значит, готовились к достойной встрече августейших особ и свитских персон. По каким дорогам и через какие станицы-хутора будет проезжать надежа-царь, то была державная тайна, но всем строго наказывали навести у себя порядок, бурьяны на церковной площади повыдергать, свиней, упаси Господи, загнать во дворы, а хаты вдоль главного шляха подмазать и побелить, как перед Великим днем — Пасхой. И молиться, молиться во всех храмах о благоденствии царя-батюшки и семейства его.

Потом, как вспоминал дед Игнат, явилась новая бумага — отобрать столько-то там наилучших казаков, заслуженных, пристойного поведения и благообразных по обличью. Чтобы, не дай Бог, среди них не оказалось рябых, «кырпатых», малорослых, зверовидных, дюже брехливых и иных, им подобных. И быть готовыми в назначенный день под самоличной командой атамана явиться в Катеринодар для участия в торжествах по случаю высочайшего гостевания государя-императора.

И завертелось, и понеслось…

Дядько Касьян, само собой, попал в число назначенных на царский праздник, как имевший медаль, а может — две за турецкую войну, а еще больше потому, что товариществовал со станичным атаманом, да как им было не дружить, — ведь атаманом на тот час был его старый сослуживец Стас Очерет. Так что тут усомниться в касьяновых заслугах и благообразии было «не можно».

И еще был наказ: от каждого юрта взять на празднество по одному, а то и по два молодых хлопца — чтобы память о том событии дольше жила в самовидцах — царевых сотрапезниках. И жалко, что Игнат тогда не вышел годами, а то бы батько Касьян пристроил бы его в ту оказию…

В народе стояли гул и перебранка, и все о царе, о причинах его неожиданного приезда на «нэньку-Кубань». Все соглашались, что это неспроста — либо война приближается, либо царь хочет оказачить всю Россию. А может, невесту для наследника приглядывает, не зря же он везет его в Катеринодар. А что: всем ведь известно, что самые ладные и домовитые невесты кохаются именно у нас, на Кубани, и нигде больше.

— Мы, пацаны, — говорил дед Игнат, — обсуждали и так: а шо — цари, царицы и само собой — наследники, як воны, к примеру, ходять до ветру, справляют нужду? Не може того быть, шоб як вси — воны ж помазаныки Божьи! Зишлись на том, шо малу нужду справляють духами, или когда никогда — туалетной водою. Вона так и называется — туалетна, сам бачив в продажи. Торгують ею без всякого стеснения. Ну, а велику нужду справляють шоколадом. А шо: те же пчелы, осы и шмели пэрэробляють свои харчи не в что-нибудь, а в мед! …И вот оно — свершилось! Белый царь и его сиятельная свита пересекли границу нашей земли и сразу же вся Кубань «заголосила» колокольным звоном: бом… бом… бом.. царь... царь… бом… бом…

Во всех церквях, больших, малых и самых малюсеньких начались молебны, а в крепостях, на кораблях, и везде, где только можно, открылся пушечный салют, а когда зашло солнце, небо над всей Кубанью многоцветно засветилось фейерверком самой необычной красоты.

Когда ж его императорское величество появилось в Катеринодаре, то над городом прошел дождь из лепестков роз, яблонь и, может, других каких цветов-соцветий, каких именно — уследить не было никакой возможности. Такие дожди прошли и по некоторым станицам, и как рассказывают знающие люди, даже по отдельным хуторам. Не по всем, а только по тем, где были часовни в память благоверного князя Александра, Мыколы-угодника или Алексея Божьего человека.