Наталья Солнцева - Иван Шмелев. Жизнь и творчество. Жизнеописание

В экспрессионистской манере Шмелев рассказал о бессилии и одиночестве человека в страшном мире, об аберрациях человеческой мысли и бытия. В сюрреалистическом существовании людей, в их помраченном сознании смещены границы между нормальным и болезненным, между реальностью и бредом, между пространственными плоскостями. Все настолько странно, что и понять-то невозможно, это было — или этого не было. По-видимому, произошедшая со Шмелевым трагедия требовала новой манеры письма, в которой отразились и его душевные муки, и его мировоззренческий кризис.

Рассказчик, участник войны, пройдя курс лечения после контузии, снова отправлен на фронт. Но сознание его слишком зыбкое, постепенно его охватывает безумие — «запах кровавых полей проникает в меня до недр, и уснувшая было сила начинает шуметь и звать». Говоря языком психоанализа, в сознании этого несчастного происходит возврат вытесненного: Фрейд уверял, что бессознательные мотивы неустранимы, что вытесненные однажды образы постоянно пытаются вновь проникнуть в сознание, причем происходит компромисс — и это показано Шмелевым — между удаляемыми представлениями и представлениями, их вытесняющими; Фрейд предполагал, о чем речь идет в его работе 1915 года «Вытеснение», что возврат вытесненного достигается всякого рода смещениями, сгущениями. Рожи, «улыбки ряженых обезьян, пощелкивающие пасти» плясали перед его глазами, они «вздувались и опадали, распадались в гримасы и улыбки», а мир наполнялся запахами «человечьего стойла», пота, бананов и ванили, запахами «человечьей гнили». Мир гадлив. Герой, в поисках бензина, оказывается в сумасшедшем доме, где встречает душевнобольного полковника — этот странный человек ждет донесений с Луны, он уличает врагов в том, что они соорудили дьявольской силы работающий кровью двигатель — два гигантских цилиндра, наполненных насыщенной радием кровью; кипящая «радио-кровь», в которой скопилась вся земнородная сила, источает черные волны, поглощающие свет, и вот эти-то волны убивают людей и высасывают луну.

Воинственные страхи полковника по поводу разрушительной силы беспроводного оружия — отклик на современные открытия. Вымысел Шмелева — это реакция на достижения военной техники. В начале 1900-х годов профессор М. Филиппов, инженер и химик, развивает идею о передаче электротока по воздуху, о взрыве на расстоянии. Одновременно в США Н. Тесла, серб по национальности, ведет опыты по передаче энергии без проводов. И тот, и другой приближают мир к созданию лучей смерти, которыми заинтересовывается германская разведка. В 1905 году в Великобритании демонстрируется фильм «Волшебный луч». Созданием лучей смерти занимается английский изобретатель Г. Мэтьюз. Ко времени Первой мировой войны им проведены опыты по осуществлению радиоконтакта с военным пилотом, по созданию беспроволочного телефона, во время войны он ведет разработки по остановке аэроплана на расстоянии.

Рассказчик, общаясь с полковником, признается, что безумие заражает, что сам он безвольно ему поддался. Они оба существуют в проклятом мире, на который реагируют с гипертрофированной подозрительностью. Если рассказчик видит в людях шпионов, то полковник и того больше: он запирает в подвале агентов, то есть медицинский персонал — тех, кто держал его в изоляторе.

Но самое необъяснимое Шмелев приберег к концу рассказа. Оказывается, война закончена, рассказчика ведут по коридорам, его оставляют с неким неприятным человеком, на столе которого два револьвера, этот человек допрашивает рассказчика — он пытается получить информацию о его занятиях за последние годы. Например, был ли он на службе у генерала Эн. Его заставляют написать все, что он помнит, — и он описывает уже известный нам сюжет. Таким образом, сумасшедший дом оказывается образом послевоенной реальности.

В 1924 году, 9 марта, когда Шмелева уже не было в России, Р. Киплинг в письме к нему выразил свое отношение к рассказу «Это было»:

Дорогой господин Шмелев,

Я весьма благодарен Вам за ваше любезное письмо, полученное вместе с Вашей повестью о России. Я нахожу это произведение одним из интересных, одновременно страшных и суровых. Едва начав читать, начинаешь постигать в меру своих малых сил бездны, через которые прошла Ваша Родина. Как сказал Эдгар По, «вне пространства и вне времени», но в ней ощущаются возможности, которые в один прекрасный день могут стать страшными реальностями в других странах.

С бесконечными благодарностями за Вашу доброжелательность и любезность,

Рассказ написан так художественно убедительно, словно Шмелев — сам этот рассказчик. Все произошедшее с его семьей, все страхи и страдания писателя вылились на страницы этого рассказа. Бежать! Бежать от этой реальности!

В 1920 году Шмелев об эмиграции еще не помышлял. В августе он опубликовал рассказ «Пушечное вино» — об эмигрантах, жалких и нелепых. Там фигурируют известный музыкант в засаленном смокинге, в поисках заработка растрачивающий талант; какой-то писатель; спасшийся от расстрела журналист Вязов в визитке 1914 года и военных сапогах и проч. Вязову теперь, слишком поздно, становится ясно: «надо быть там , кричать из последниих сил, звать, будить», вожди должны уметь умирать, а не бросать родину, не ходить по европейским обедам, не побираться на них страсбургскими паштетами и рейнскими лососями. Несчастный Вязов бросается в Сену. Но уже в следующем году Шмелев все более утверждался в своем намерении выхлопотать разрешение на отъезд за границу. Это видно из приведенного выше сентябрьского письма Вересаеву. В ноябре 1921 года он писал ему же:

Я писал о разрешении выехать за границу. Там я мог бы запродать свои литерат<���урные> права и жить, лечиться. Здесь лечиться, при невозможности найти хлеба, — нельзя. Молю Вас, что можете сделать в этом отношении — сделайте. Нечего говорить, что я буду за границ<���ей> безусловно лоялен в отнош<���ении> политическом. М<���ожет> б<���ыть>, найдутся поручители, если это нужно. <���…> Я не хочу думать, чтобы в интересах власти было дать умереть с голоду больному русскому писателю [94] «Последний мой крик — спасите!». С. 186. .

Он написал о своем желании пожить где-то вне России даже Луначарскому и Горькому. Но он не думал об эмиграции, о том, что покинет Россию навсегда. Из писем Вересаеву видно, что он собирался уехать самое большее на год или два. Он видел, что в большевистской России он чужой, ему просто нет здесь места. Вересаеву в октябрьском письме Шмелев жаловался, что здесь он иждивенец, что ему нужен иной воздух: «Мне надо воздуху иного…» [95] Цит. по коммент. Ю. Т. Лисицы: Переписка двух Иванов. С. 182. Воздуху надо — это и крик, и просьба творческой интеллигенции начала 1920-х годов. Блок в речи «О назначении поэта» (1921), незадолго до смерти, говорил об отсутствии воздуха, по сути, об отсутствии творческой свободы. Перед эмиграцией во время одной из лекций о Блоке А. Белый кричал о душевной астме, в которой задохнулся Блок, задыхается и он… Вот и Шмелеву «надо воздуху».