Михаил Аронов - Александр Галич: полная биография

Однако главным местом действия в романе является одесский ОВИР, начальник которого, подполковник Захарченко, явно списан с заместителя начальника Московского ОВИРа, полковника Золотухина, о своей встрече с которым Галич подробно рассказывал на радиостанции «Свобода».

На личном деле Захарченко начальник 4-го управления МВД УССР генерал-лейтенант Ильин начертал свой вердикт: «Глуп, но надежен». (Фамилию Ильина, надо полагать, Галич тоже избрал вполне сознательно, так как не в силах был забыть генерала КГБ Виктора Ильина, приложившего руку к его исключению из Союза писателей.) Характеристику «глуп, но надежен» рассказчик сопровождает своим саркастическим комментарием: «И написал он это, между прочим, явно несправедливо. Василий Иванович Захарченко был отнюдь не глуп. Просто ему по занимаемой должности никакого ума не требовалось. А не требовалось, так и не надо».

По своей должности этот человек должен был объявлять просителям (в основном — евреям) об отказах: «Сказать “да” — это всякий дурак может! — объяснял Василий Иванович любящей жене Марине. — А вот сказать “нет” — это, милая моя, дело тонкое!»

Случалось так, что какой-нибудь не в меру ретивый еврей продолжал у него допытываться: «А могу я обжаловать ваше решение?» В ответ Захарченко дружелюбно улыбался и говорил: «Можете. Вы можете послать вашу жалобу в Президиум Верховного Совета, но там — должен вас предупредить откровенно — читать ее не будут, перешлют нам. Так что сами понимаете!»

Весь этот диалог Галич также писал со своей жизни, а точнее — со своего общения с замначальника ОВИРа Золотухиным, и не в меру ретивым евреем был, в первую очередь, он сам: «Золотухин сказал, что мне отказано, мне не дано разрешения на выезд. Я сказал: “Спасибо” — и задал тоже довольно обычный вопрос: “Кому я могу на вас пожаловаться?” Он с обычной улыбкой ответил мне: “На нас жаловаться бесполезно, но можете писать в Президиум Верховного Совета”» [1690].

Сцена перед дверями кабинета начальника ОВИРа, к которому по повестке явился Таратута, во многом повторяет описание Галичем своего похода в ОВИР, когда ему во второй раз было отказано в поездке в Норвегию. Однако если «человек со стертым лицом» только говорил Галичу о возможности подать заявление на выезд в Израиль и что это заявление, скорее всего, будет удовлетворено, то Захарченко выгонял Таратуту чуть ли не насильно и в течение пяти дней. В противном случае, как победоносно объявил Захарченко, «вы будете задержаны как лицо без подданства, нелегально находящееся на территории Советского Союза, со всеми вытекающими последствиями!» (именно так будет происходить с Галичем в июне 1974-го, когда ему велят убраться из страны в течение недели).

Однако тут же выяснилось, что денежных сбережений у Таратуты хватает лишь на билет до Вены, а ведь надо еще заплатить четыреста рублей за визу и пятьсот — за выход из гражданства. Далее последовала длительная перепалка, в ходе которой Захарченко чуть ли не умолял Таратуту одолжить недостающую сумму у своих родственников, которых у него, естественно, не было. И тогда Таратуту осенила шальная мысль: «Вот что мне сейчас пришло в голову: а может быть, вы мне одолжите эти деньги?» — «Я?! — шепотом от удивления спросил Захарченко». — «Ну, не вы непосредственно, а организация, ведомство, министерство, которое вы представляете. Если вам зачем-то нужно, чтоб я уехал, — вы и платите!»

Начальник Одесского ОВИРа совершенно обалдел от такого предложения, но всё же, покричав какое-то время и увидев непреклонность Таратуты, вынужден был согласиться на его условия… А ведь именно так все и происходило в жизни Галича: сначала он должен был перед отъездом выплатить внушительную сумму за свою кооперативную квартиру в писательском доме, но когда власти вызвали его «на ковер» 17 июня и предъявили ультиматум «эмиграция — лагерь», то сами же и внесли за него требуемую сумму, только чтобы Галич поскорее убрался из страны…

Примерно через два года после своего приезда на Запад Галич вступил в Народно-трудовой союз. Происходило это в Мюнхене на квартире члена НТС Михаила Балмашева. Кроме него присутствовали также Владимир Поремский, Евгений Романов и еще несколько человек: «Принимали по обычной процедуре, с прочтением и сжиганием обязательства и т. д., — вспоминает Романов. — Я его поздравил со вступлением в Союз и вспомнил военное время, чтобы объяснить, что этот акт сжигания не просто выдуман, а продиктован жизнью в целях безопасности, чтобы не оставалось никаких документов. Я ему, в частности, рассказал о том, как принимали в Союз Георгия Позе. Он был одесский немец, фольксдойч, еще молодой, совсем мальчик. Немцы забрали его в армию, он попал даже, кажется, в эсэсовскую часть. И когда он вступал в Союз, он сбросил с себя немецкий мундир, встал ногами на него и так прочел союзное обязательство. Он потом погиб в немецком концлагере…» [1691]

Ритуал сжигания обязательства был продиктован не только конспиративными соображениями, но еще и носил символический характер: верность тому делу, которому человек обязывался служить, должна быть запечатлена не на бумаге, а в сердце… При вступлении в НТС Галич сказал: «Надо сохранить преемственность борьбы. Поэтому сегодня ваша история стала моей историей» [1692]. И когда Романов обнимал Галича, поздравляя с приемом в Союз, то заметил, как тот был взволнован.

После приема в Союз Галич ночевал у Романова дома. Они сидели допоздна и беседовали: Романов рассказывал про НТС, а Галич задавал ему вопросы. Во время этой беседы Галич сообщил о своем замысле написать книгу об истории Союза: «Многолетними усилиями создали “наши” определенный образ НТС. От него и надо отталкиваться и снимать, пласт за пластом, наслоения клеветы, осторожно снимать, как будто операцию делаешь. Это не должна быть пропаганда против пропаганды. Это должен быть рассказ про жизнь, про то, как я сам это увидел. Поэтому и начать надо будет с моей первой встречи на Венском аэродроме. Встретил Поремский — “злодей и убийца”. Вроде как если бы меня в Москве Андропов приехал встречать» [1693].

В Советском Союзе те, кто состоял в НТС, вынуждены были скрывать свое членство, так как это могло угрожать их жизни: в 1930 — 1950-е годы советская госбезопасность нередко практиковала физическое устранение энтээсовцев, а позднее при каждом удобном случае КГБ пытался «пришить» диссидентам связь с НТС, что давало возможность осудить их на большой срок лишения свободы.

С идеологической точки зрения НТС был необычайно выгоден советским властям как жупел, которым можно пугать рядовых граждан. Кроме того, сотрудники КГБ регулярно получали от своего начальства награды и поощрения за обнаружение в стране неких «подпольных антисоветских центров», и в этом плане НТС представлял для них, конечно, бесценную находку.