Ареф Минеев - Пять лет на острове Врангеля

Через год, то-есть с осени 1930 года, я решил перенести сроки охоты, уменьшив на месяц. Я отдал распоряжение начинать охоту на 15 суток позже и кончать ее на 15 суток раньше.

Нами было замечено, что время течки у песцов начинается приблизительно с середины марта; во второй половине марта в капканы попадали уже оплодотворенные самки, с зародышами. Чтобы не уменьшать запасов песца, я и предложил кончать охоту раньше. С другой стороны, осенью в первый год в начале промысла в капканы шло много песцов, недостаточно хорошо вылинявших. Ценность невылинявших шкурок крайне низка, — около десятка шкурок не были приняты на склад, так низко было их качество. Поэтому я отнес начало охоты на 15 дней позже.

Это мероприятие я предварительно всесторонне обсудил с промышленниками. Они признали рациональность его и потом, когда оно было проведено в жизнь, выяснилось, что количество добытых песцов не уменьшилось, а качество песцовых шкурок повысилось. Таким образом, на бюджете промышленников сокращение сроков охоты не отразилось.

Нам, работникам фактории, шкурки песцов на протяжении первых трех лет доставили много забот и отняли уйму времени. За это время пушнина с острова не вывозилась. Специального складочного места для хранения пушнины у вас не было. Порче же эта нежная шкурка подвергается легко. На зиму мы упаковывали шкурки в плотные брезентовые мешки и подвешивали их под потолком склада. Весной, как только стаивал снег, выбрав ясный день, распаковывали мешки и вывешивали шкурки для просушки и проветривания. Случалось так, что едва только развесим шкурки, как небо заволакивалось тучами или налетал сильный ветер. Приходилось срочно пушнину убирать, дабы ее не намочило или не унесло ветром. Хорошо еще, что на острове совершенно нет моли, иначе она значительно затруднила бы сохранение пушнины. Нам удалось всю пушнину сохранить полностью.

Мясо песцов вполне съедобно. Очищенное от жира, оно совершенно не пахнет ворванью и вообще не обладает каким-либо неприятным запахом. На вкус оно очень нежно и приятно. В зимние месяцы, когда невозможно достать свежего мяса, — моржевое к этому времени дурно пахнет, а консервированное мясо осточертело, — мы с большим удовольствием поедали мясо пойманных песцов.

Полярная ночь подошла незаметно. Дни становились короче и короче. Солнце стояло над горизонтом в последнее время все ниже. Его громадный оранжевый круг совершал короткий путь, озаряя необозримые пространства, заметенные снегом. Холодное солнце прощалось с землей, уходя на покой. За летний период оно как будто израсходовало всю свою энергию и было старчески печально и бессильно. Но вот наконец и эти короткие дни кончились, и солнце перестало показываться над горизонтом.

Наступила полярная ночь…

Несколько дней, после того как солнце скрылось за горизонтом, ежедневно к двенадцати часам дня небосклон ярко горел и полыхал отблесками титанического пожарища, окрашивая облака в разноцветные краски — от карминно-красного до лилового. Солнце ушло, но оно еще не хотело окончательно расстаться с землей, напоминало о своей близости лучезарными сияниями.

Чем больше мы погружались в ночь, тем меньше и бледнее становились отблески солнца, и наконец — только серые сумерки говорили о том, что где-то «внизу», далеко от нас, солнце светит, наполняя бодростью все живущее.

Для человека, живущего в низких широтах, привыкшего со дня рождения к регулярному чередованию дня и ночи, полярная ночь в первое время доставляет ряд совершенно новых, своеобразных ощущение и переживаний.

Хотя мы и готовились к полярной ночи, ждали ее, знали, что она в такое-то время наступит, — тем не менее на всех нас полярная ночь, особенно первая, оказала заметное влияние.

Сама по себе беспрерывная темнота сказывалась. К этому надо прибавить слабость оборудования зимовки в социально-бытовом отношении. Зимовки, организуемые теперь Главным Управлением Северного Морского Пути, пронизаны любовным и внимательным отношением к зимовщикам. Все усилия организаторов зимовок направлены на то, чтобы окружить существование каждого зимовщика максимальными удобствами, чтобы каждый зимовщик имел возможность отдать все свои силы на выполнение поставленных заданий. Представляются всяческие возможности к разумному использованию досугов: правильная организация питания, электричество, радио и прочие завоевания культуры, поставленные на обслуживание зимовщика, делают и страшную полярную ночь нестрашной.

Наша же зимовка организовывалась по старинке. Организации, пославшие нас на остров, никакого опыта в проведении зимовок не имели. Нам на месте пришлось разрешать многие вопросы, обычно разрешаемые на материке. На этой почве возникало много конфликтов. Например, обсуждая вопрос о найме повара и организации коллективного питания, мы примерно подсчитали, что каждому зимовщику нужно будет вносить ежемесячно за стол около сотни рублей и пятнадцать рублей на оплату повара. Для Званцева было решено сделать исключение, так как он получал всего 205 рублей и продуктов на 73 рубля; с него решено было брать паек и деньги на оплату повара. При обсуждении этого вопроса на «Литке» возражений ни с чьей стороны не было. Но когда мы начали осуществлять решение на острове, раздались голоса, что «нужно и с Званцева брать на общих основаниях».

На всех зимовщиках первая полярная ночь сказалась отрицательно. Это выразилось в некотором падении работоспособности, в росте внутренней недисциплинированности, неряшливого отношения к себе и окружающим. Мы жили чрезвычайно небольшим замкнутым коллективом, оторванным от жизни на материке. Когда человек живет в большом коллективе, он постоянно чувствует над собой его контроль. В большом коллективе и под его постоянным влиянием даже неряха становится аккуратным и чистоплотным, а лодырь — прилежным работником.

В условиях неправильно организованной полярной зимовки происходит обратное: там даже обычно аккуратный, но лишенный крепкой внутренней дисциплины человек опускается, становится неряшливым, грязным. Процесс опускания идет незаметно: сперва не во-время побрился, затем совсем перестал бриться; все реже попадают вода и мыло на шею; под ногтями траурная каемка становится все шире и жирнее. Приходилось обращать внимание товарищей на нечистоплотность.

— Послушай-ка, парень, смотри — шея у тебя черная, репу сеять можно. А руки!

В ответ раздавалось спокойное:

— Ничего, сойдет, перед кем тут красоваться? Перед моржами что ли?

Нечистоплотность порождалась еще и тем, что каждый сам должен был стирать и штопать белье, подметать и мыть полы, — словом, делать то, от чего, живя в городе, он избавлен. Наш врач попытался было устроиться, как на материке. Он свез в стирку свое белье к промышленнику Таяна, за 110 километров. Полученное доктором через несколько недель белье было… грязнее, чем до стирки. Туземки, как правило, стирать не умеют и белья никогда не стирают.