Ареф Минеев - Пять лет на острове Врангеля

…Трап убран. Грохочет брашпиль, выбирающий якоря, а гости на катере троекратно обходят вокруг судна, приветствуя нас криками и взмахами рук.

Еще не замолк брашпиль, судно тихо пошло к выходу в море… Мы уходили от живописного острова. Прощай, сияющий остров! Скоро мы будем у берегов другого острова, холодного, сумрачного и пустынного, но нашего, родного, согретого пламенем Октября, растопившего льды капиталистической эксплоатации.

Опять вода… Вода и небо.

Море спокойно, небо ясно, солнце щедро. Идем к Петропавловску.

В Петропавловск мы пришли 23 июля в середине дня. Здесь «Литке» должен был бункероваться [12] Бункеровка — погрузка топлива. и кроме того для населения острова должны были погрузить различную рухлядь [13] Рухлядью называются предметы одежды, пошитые из меха. и оленьи шкуры, соленую рыбу, черемшу и прочее.

«Литке» подошел к угольной площадке для бункеровки. Рядом с грудой угля в непосредственной близости к воде на цепях сидело несколько десятков псов. Вид у них был самый невероятный. С боков свисали клочья шерсти, как будто бы каждая из них вынесла жесточайший бой и чудом уцелела. Цепи их, как видно, не угнетали, чувствовали они себя достаточно хорошо, но все были тощи и поджары. Это — стая, подготовленная для острова. Куда мы только будем их грузить? «Литке» и так стал «труднопроходимым». Если, к примеру, необходимо добраться до радиорубки, то нужно было карабкаться по самым невероятным предметам, чтобы сделать это.

— Куда же собак будем девать, товарищ Бессмертный? — осведомился я.

— Найдем где-нибудь место на палубе.

— Да, кажется, места-то нет.

— Ничего, товарищ Минеев, и место будет, и собак поместим. Тесновато будет им, это верно.

— Ничего, что тесно, лишь бы всех забрать. Я беспокоюсь, как бы не пришлось их оставить здесь, за недостатком места.

— Все погрузим, оставлять ничего нельзя.

На «Литке» до Петропавловска шли трое пассажиров. Это несколько стеснило зимовщиков. Теперь же зимовщики, врач и метеоролог получили каюты и чувствовали себя совсем хорошо.

Я поручил врачу заняться поисками хирургического инструментария, который мы не могли раздобыть в Хакодате и раньше во Владивостоке. Поиски неожиданно увенчались успехом. В городской больнице имелся лишний хирургический набор, так называемый «большой полковой». Теперь можно было считать медчасть полностью подобранной.

Рухлядь и шкурье были подготовлены заблаговременно, поэтому их оставалось только погрузить. Но рыбы не было. Свежий улов еще не был доставлен в Петропавловск, а кету-пласт старого засола мы взяли еще во Владивостоке. Тут же мы взяли несколько бочек соленой черемши. Кроме того, тут нам удалось пополнить наши запасы винтовок и патронов, а также взять полный груз охотничьей дроби разных номеров.

После бункеровки и погрузки собак «Литке» вошел в ковш [14] Ковш — небольшая внутренняя бухточка. и ошвартовался у пристани под налив воды.

Несколько суток, проведенных в маленьком городке, где нас так приветливо встретили и оказывали всяческое внимание, пролетели быстро. Грузно осевший «Литке» медленно выходил из ковша, а на набережной стояли люди, махали платками, кричали слова приветствия и ободрения. На корабле все, кроме кочегаров и машинистов, собрались на палубе, отвечали на приветствия и смотрели на тихо уходящий берег.

Полоса воды, отделяющая судно от берега, расширялась. Винты взбаламутили воду, и на поверхность всплывал мусор. Жирные пятна нефти радужно искрились под лучами утреннего солнца.

Перед тем как отправиться к острову, «Литке» должен был еще зайти в Анадырь за некоторыми грузами, но анадырский лиман был забит льдом. Было решено взять курс на бухту Лаврентия.

Поздней ночью, но такой же светлой как день, 31 июля, «Литке» вошел в бухту Лаврентия. Входя, встретили первые льдины, напомнившие о том, что «далекий север» рядом, под боком.

На рейде стоял пароход «Якут» — наша угольная база.

Бок-о-бок стоят красивый, стройный, с белыми надстройками «Литке» и неуклюжий кургузый «Якут». Круглые сутки напряженно, авралом работают команды судов, набивая утробу «Литке» углем. Надо взять больше 1 000 тонн угля. Времени мало. Гремит лебедка, громадная рука стрелы ворочается из стороны в сторону, пронося над бортами то уголь, то пустую тару. Уголь сыплют в люк, а там под палубой бегают черные как негры матросы. Они переносят уголь в мешках, набивая его везде, куда можно сунуть хоть килограмм угля. Не только бункера, но даже матросская кают-компания засыпается углем.

Шутками и смехом сопровождается эта почти нечеловеческая по темпам работа. Все прекрасно понимают, что успех рейса решает уголь.

На берегу у самой воды лежит большой бунт оленьих шкур. В нем лежат связанные большими пачками толстые оленьи постели, их больше 600 штук. Тут же вперемежку легкие пушистые пыжики, — им предстоит превратиться на острове в меховые рубахи, кухлянки и брюки.

Северное небо почти все время закрыто мрачными тучами, только иногда в щель раздвинувшихся туч ударят острия солнечных лучей, и все на земле засмеется, заискрится и заиграет. Но миг, и опять сумрачно, набегает частый гость, туман, и плачет небо мелкими осенними слезами. Мокнут будущие спальные мешки, брюки, кухлянки. Пока идет погрузка угля, шкурье грузить нельзя, иначе все оно будет черно от угольной пыли. Нужно укрыть шкурье; промокшее неизбежно пропадет. Добыл брезенты, и с помощью чукчей шкурье было укрыто.

В бухте Лаврентия встретился с председателем чукотского райисполкома Пономаревым. Меня интересовали олени, заказанные для острова еще из Владивостока по телеграфу.

— Хорошо, что я встретил вас, товарищ Пономарев. Как олени?

— Какие олени? — на его лице видно было изумление.

— Разве вы не получили мою телеграмму, в которой я просил приготовить десяток живых оленей для острова?

— Забыл, товарищ Минеев, совсем забыл. Как же, получил, да дела столько, что замотался совсем и забыл.

— Так… Значит оленей нет?

— Нет, олени есть.

— Вот это хорошо. Куда только девать их на судне?

— Постой, постой, олени-то есть, да нет их тут, в тундре они.

— Так надо пригнать их, только и делов.

— Сразу видно, что ты тут новый человек, вишь какой скорый. Дело-то видишь в чем, товарищ Минеев, — купить у чукчей живых оленей очень трудно, почти невозможно, не продадут они, да еще если узнают, что не на убой, а на вывоз на остров, ни за что не продадут.

— О каких же ты оленях говоришь?

— У рика есть свое стадо. Голов триста. Вот из них я и решил тебе выделить десятку. Загодя давать распоряжение я не стал, чтобы зря не гонять животину. Потом навалилась куча дел — я и забыл дать распоряжение. А теперь уж поздно.