Гертруда Кирхейзен - Женщины вокруг Наполеона

Но теперь, когда Наполеон ехал рядом со своей молодой супругой, он пока что видел только ее внешние качества. И он явно торопился в тот же вечер прибыть в Компьен. Там для императрицы был приготовлен дворец, тогда как для самого Наполеона до 1 апреля, когда должно было состояться официальное бракосочетание, было предназначено здание казначейства. Церемониал предписывал далее ужинать в Суассоне и там переночевать, но император отменил свои собственные распоряжения и велел ехать прямо в Компьен. Туда весь поезд прибыл в десять часов вечера под проливным дождем. Император наспех представил свою молодую супругу присутствующим членам семьи и сановникам, едва дал время молодым девушкам города, пришедшим в замок с цветами приветствовать новую императрицу, сказать свои приветственные речи и поспешно удалился с ней во внутренние покои дворца. Так как их величеств ждали только на другой день и ничего не было приготовлено, то наскоро был сооружен кое-какой ужин, на котором, однако, присутствовала только королева Каролина в качестве третьего лица.

Во время ужина Мария-Луиза держала себя необыкновенно робко и застенчиво, но именно эта ее робость придавала ей в глазах Наполеона особую прелесть, которой он не знал в Жозефине. Когда он наклонялся к ней и говорил ей что-нибудь тихим голосом, Мария-Луиза краснела до ушей или давала наивные ответы. Когда он спросил ее, что отец сказал ей, когда она уезжала, она ответила с невинной откровенностью: «Он сказал мне, что я должна всецело отдаться вам и все делать, чего вы от меня потребуете».

Около часу ночи все уже было тихо в компьенском дворце. Свечи были потушены, люди удалились из передней, со двора исчезли слуги и экипажи. Как мы уже знаем, согласно предписанию император тоже должен был удалиться после ужина, но он остался. Перед тем как войти в замок, он предварительно осведомился у кардинала Феша, действительно ли предварительная церемония в Вене делала его законным супругом эрцгерцогини. «Да, – ответил ему Феш, – вы по гражданским законам муж эрцгерцогини Марии-Луизы». Кардиналу и в голову не могло прийти, с какой целью Наполеон задал ему этот вопрос. Но он этим путем успокоил свою совесть и с легким сердцем остался во дворце.

На следующее утро он велел подать общий завтрак к постели молодой императрицы и целый день был в добром и веселом настроении. При одевании он спросил камердинера Констана, очень ли бросилось в глаза, что он так резко нарушил этикет. Он был счастлив, до такой степени счастлив, что в угоду Марии-Луизе одел к обеду один из тех расшитых фраков, которые ему сделал портной короля Мюрата. Однако это было в последний раз, что он сделал туалет, потому что на следующий день он опять появился в своем темно-зеленом мундире.

Его счастье прорвалось также наружу и в письме к тестю, которому он писал 29 марта 1810 года: «Дочь вашего величества находится здесь уже два дня. Она превзошла все мои ожидания, и мы не перестаем давать друг другу взаимные доказательства нежных чувств, которые нас соединяют. Мы подходим друг к другу как нельзя лучше. Я вполне надеюсь сделать ее счастье и обязан своим вашему величеству. Позвольте мне поблагодарить вас за прекрасный подарок и порадовать ваше родительское сердце уверением, что я гарантирую вам счастье вашей возлюбленной дочери».

Официальное торжество гражданского бракосочетания Наполеона с Марией-Луизой произошло 1 апреля в Сен-Клу. И только 2 апреля их соединила также и церковь, как мужа и жену, в лице кардинала Феша в залах луврского дворца. В этот же день молодая императрица вступила в столицу Франции.

В смысле пышности и роскоши парижане еще никогда не видали ничего подобного. Придворные дамы были одеты в драгоценнейшие туалеты и осыпаны дорогими камнями. Сама Мария-Луиза появилась в платье из серебряного тюля, расшитого драгоценными камнями, и буквально утопая в бриллиантах. Одно это ее венчальное платье стоило 12 000 франков.

И казалось, небо тоже захотело принять участие в этом блестящем празднестве. После бурной ночи с проливным дождем на утро засияло солнце и облило своими лучами свадебный кортеж, двигавшийся от Сен-Клу в Париж. Парижский народ находился в настоящем праздничном ликовании; он был не менее счастлив и горд, чем сам Наполеон от сознания, что он держит в своих руках настоящую царскую дочь. Парижане приветствовали Марию-Луизу с неописуемой радостью. Они были уверены, что их новая молодая государыня несет с собой счастье для страны и подарит ей наследника. Народ был прямо готов броситься к ногам Марии-Луизы. Но ее непреодолимая застенчивость, может быть, и составлявшая ее прелесть в интимной жизни, очень вредила ей в официальности. В конце концов приписали на долю ее гордости то, что было лишь следствием ее робкой сдержанности. Она не умела, как Жозефина, любезно раскланиваться и улыбаться, проезжая среди восторженно шумящей толпы. Она не умела скрывать свои настроения и недомогания, а была всегда такой, как она есть. Если она чувствовала себя усталой или у нее болела голова от всех этих бесконечных формальностей, которые она ненавидела от всей души, то она этого не скрывала и удалялась, не заботясь о всей этой толпе, дожидающейся одного ее взгляда. Жозефина скорее умерла бы, но не показала народу своего недомогания, если нужно было представительствовать. Для каждого у нее находилось приветливое слово, ласковая улыбка, дружественный взгляд. Мария-Луиза никогда не могла найти нужных слов, или же если она их произносила, то они выходили у нее робкими и неловкими, хотя французским языком она владела не хуже своего родного.

Однако Марии-Луизе удалось то, чего никогда не могла достигнуть Жозефина. Она завоевала, по крайней мере в первое время, сердца родственников своего мужа! Уже давно он мечтал о тихой семейной жизни без ссор и дрязг, и то обстоятельство, что Мария-Луиза была в добрых отношениях с «родней», подняло ее еще выше в его уважении. Впрочем, со временем и ей пришлось узнать, что не так-то легко поладить со всеми бесчисленными зятьями и невестками.

Сам Наполеон, казалось, утопал в полном счастье и блаженстве. Он окружал свою молодую супругу самой нежной заботливостью. Он был буквально влюблен в нее и всячески занят ее особой. Все свои привычки он подчинил ее желаниям и осыпал ее всяческим вниманием и подарками. Будь у Марии-Луизы другой характер, она, может быть, смогла бы приобрести над Наполеоном куда большую власть, чем Жозефина. Это сознавал и Меттерних, который в письме от 16 апреля 1810 года писал своему императору: «У него (Наполеона), может быть, больше слабых струн, чем у всякого другого, и если императрица будет продолжать пользоваться ими так, как она уже и теперь находит возможность это делать, то она сможет этим оказать величайшие услуги себе и всей Европе». Но Мария-Луиза была слишком неопытна в этих вещах, а, может быть, также и несколько эгоистична. Она не слишком заботилась о благе других; ее собственное было для нее прежде всего, и она всецело предавалась своему счастью.