Карл Клаузевиц - О войне. Части 1-4

Стратегия есть использование боя для целей войны, следовательно, она должна поставить военным действиям в целом такую цель, которая соответствовала бы смыслу войны. Она составляет план войны и связывает с поставленной военным действием целью ряд тех действий, которые должны привести к ее достижению; иначе говоря, она намечает проекты отдельных кампаний и дает в них установку отдельным боям. Так как большинство этих действий может быть намечено лишь на основе предположений, которые частично не оправдаются, а целый ряд более детальных определений заранее и совсем не может быть сделан, то из этого, очевидно, следует, что стратегия обязана сама выступить на театр войны, дабы на месте распорядиться частностями и внести в целое те изменения, в которых постоянно будет нужда. Таким образом, она ни на минуту не может оторваться от военных действий.

Не всегда держались такого взгляда, по крайней мере по отношению к руководству в целом; это доказывает имевшаяся раньше привычка отводить стратегии место в правительстве, а не при армии, что лишь тогда допустимо, когда правительство находится настолько близко к армии, что на него можно смотреть как на ставку главнокомандующего.

Теория также последует за стратегией в этом проектировании военных действий, или, вернее оказать, она будет освещать явления в их существе и взаимоотношениях и выделять то немногое, что кажется принципом или правилом.

Если мы припомним из I главы [47] , как много крупнейших величин затрагивает война, мы поймем, что способность учесть все эти величины предполагает редкую умственную силу.

Монарх или полководец, умеющий направить войну, которую он ведет, в точном соответствии со своими целями и средствами и делающий не слишком много, не слишком мало, дает этим лучшее доказательство своей гениальности. Но влияние гениальности сказывается не столько во вновь найденном оформлении действия, немедленно бросающемся в глаза, сколько в счастливом конечном исходе целого предприятия. Восхищения достойны именно попадание в точку безмолвно сделанных предположений и бесшумная гармония во всем ходе дела, обнаруживающиеся лишь в конечном общем успехе.

Исследователь, который, исходя от конечного успеха, не умеет напасть на след этой гармонии, часто ищет гениальность там, где ее нет и быть не может.

Обычно средства и формы, коими стратегия пользуется, являются столь простыми, а благодаря своему постоянному повторению столь знакомыми, что для здравомыслящего человека может показаться только смешным, когда ему приходится так часто слышать от критики преувеличенно напыщенные о них отзывы. Тысячу раз уже проделанный обход превозносится то как черта блестящей гениальности, то как глубокая проницательность, то даже как проявление самого всеобъемлющего знания. Могут ли быть в книжном мире более нелепые бредни?

Еще смешнее становится, если к этому добавить, что та же самая критика, исходя из самого пошлого взгляда, исключает из теории все духовные величины и хочет иметь дело лишь с одними материальными. Таким путем все сводится к двум-трем математическим соотношениям равновесия сил и численного превосходства во времени и пространстве да к нескольким углам и линиям. Если бы в самом деле все сводилось лишь к этому, то из такой дребедени едва ли удалось бы составить даже задачу для школьника.

Но согласимся раз навсегда: здесь не может быть и речи о научных формах и задачах; соотношения материальных элементов крайне просты; труднее уловить поставленные на карту моральные силы. Однако и в этой области сплетение явлений морального порядка и большое разнообразие моральных величин и их соотношений можно найти лишь в высших сферах стратегии, там, где она граничит с политикой и государствоведением или, вернее, где она сама становится и тем и другим. Тем не менее и в данном случае, как мы сказали, дело идет скорее об определении степени напряжения сил, чем о форме выполнения. Там, где господствует последняя, как это имеет место в отдельных мелких и крупных событиях войны, количество моральных величин уже значительно уменьшается.

Таким образом, в стратегии все оказывается чрезвычайно просто, но из этого не следует, чтобы все было и чрезвычайно легко. Раз из состояния и отношений государства определилось, чего должна и чего может достигнуть война, то найти к этому путь нетрудно; но неуклонно следовать по этому пути, проводить план до конца, не позволять себе тысячу раз сбиваться с него под влиянием различных побуждений – для этого, помимо большой силы характера, требуется еще и большая ясность и уверенность ума; поэтому из тысячи людей, из которых один отличается умом, другой – проницательностью, третий – отвагой и силой воли, может быть, ни один не соединяет в себе все те качества, которые выдвинули бы его на стезе полководца из ряда посредственностей.

Может показаться странным, что для принятия важного решения в стратегии требуется гораздо больше силы воли, чем в тактике; но это не подлежит сомнению для тех, кто знает войну с этой стороны. В тактике мгновение само вас увлекает с неудержимой силой; действующее лицо чувствует, что его уносит водоворот событий, против которого оно не может бороться, не рискуя вызвать самых гибельных последствий; оно подавляет в себе возникающие сомнения и смело продолжает дерзать. В стратегии, где все протекает гораздо медленнее, предоставлено гораздо больше простора для собственных и чужих сомнений, возражений, представлений, а следовательно, также и для несвоевременных сожалений о прошлом. А так как в стратегии не приходится, как в тактике, видеть собственными глазами хотя бы половину всего, но лишь угадывать и предполагать, то и воззрения бывают менее устойчивы. В результате большинство полководцев там, где они должны были бы действовать, топчутся на месте среди мнимых затруднений и колебаний.

Бросим теперь взгляд на историю; остановимся на кампании Фридриха Великого 1760 г., прославленной блестящими маршами и маневрами, подлинном произведении искусства стратегического мастерства, как нам превозносит ее критика. Неужели мы должны приходить в безумный восторг от того, что король решил обходить то правый фланг Дауна, то левый, то опять правый и т. д.? Неужели мы обязаны в этом усматривать проявление глубочайшей мудрости? Нет, мы не вправе этого делать, если хотим судить естественно и без жеманства. Раньше всего, конечно, мы должны удивляться мудрости короля, который, преследуя великую цель и располагая только ограниченными средствами, никогда не брался за дела, не отвечающие этим средствам, но предпринимал ровно столько, сколько было нужно для достижения его цели. Эта мудрость полководца была им проявлена не только в этой кампании, но и в течение всех трех войн, которые вел великий король.