Василий Ардаматский - Ардаматский Василий - Перед штормом

Гапон молчал. Он, конечно, знал о том шествии с венками и уже не раз слышал нелестные отзывы о нём своих рабочих, называвших его постыдной комедией верноподданничества под стягом полиции. Вот и Рутенберг настойчиво втолковывал ему, как нужно быть осторожным с полицией…

Переждав его молчание, Зубатов спросил:

— Вы подавали градоначальнику записку о своих дальнейших планах?

— Совершенно верно, подавал, — подтвердил Гапон, — Боясь возможных наветов и желая их предупредить, я пояснил градоначальнику более чем скромное кредо моего общества, чтобы в случае…

— Мне понятно, зачем вы писали, — перебил его Зубатов. — Это ваше писание у меня. Вот оно, — он положил жилистую руку на лежавшую перед ним папку. — Ваши мысли мне, в общем, по душе, хотя практическая цель, повторяю, не очень ясна. И я понимаю, почему вы решили поделиться своими планами с градоначальником. Но мне хотелось бы объяснить вам, что моё ведомство в качестве гаранта вашей неприкосновенности более надёжно, не говоря уже о поддержке министра Плеве.

— О да, — поспешно согласился Гапон. — Но…

Он замялся, и Зубатов рассмеялся:

— Ваше «но» мне тоже понятно, и оно меня смешит. Вы смотрите на меня и думаете: «Гарант вы, конечно, более надёжный, но тогда за моей спиной ясно просматривается полиция, а у рабочего отношение к полиции известное». Так вот, Георгий Аполлонович, давайте-ка мы этот вопрос и выясним. И ваша в Петербурге, и моя работа среди московских рабочих не является противогосударственной. Так?

— Конечно, — кивнул Гапон.

— Тогда зачем вам гаранты? Нужно только делать всё, чтобы за вашей спиной вместо меня не появились социалистические провокаторы, желающие повернуть ваше благородное дело в своих экстремистских целях. В Москве рабочие собрания уже давно отвернулись от так называемых революционеров и всяких социалистов, и поэтому там нет проблемы с полицией, ей просто нечего там делать. У меня к вам предложение — съездите в Москву, посмотрите, как там действуют рабочие объединения. Денег на поездку мы дадим.

— Мне ехать не ко времени, — ответил Гапон. — Дело в том, что именно сейчас митрополит Антоний занялся вопросом оплаты моей работы, и я…

— Мне это известно, — снова перебил его Зубатов. — Могу вам сказать, что с этим всё в порядке. Как раз сейчас вы и могли бы съездить. Я уверен, что Антоний это одобрит.

Спустя три дня Гапон выехал в Москву. В день его прибытия туда в московских газетах были напечатаны экстренные сообщения из Одессы о вспыхнувшей там забастовке, парализовавшей промышленность и порт. Произошли столкновения с полицией, есть жертвы.

Одесские события были лишь частью всеобщей стачки, охватившей весь индустриальный юг России летом 1903 года. Борьбой 200 тысяч рабочих руководили искровские комитеты и группы РСДРП, которые выпускали листовки, вместе с рабочими вырабатывали экономические и политические требования, организовывали демонстрации, массовые сходки и митинги, проходившие под лозунгами «Долой самодержавие!», «Да здравствует демократическая республика!». Стачка смела зубатовщину с пути рабочего движения…

В Москве, как рекомендовал ему Зубатов, Гапон отправился на собрание кружка в Сокольниках. Сопровождавший его работник московской охранки представил Гапона кружковцам, и он сразу оказался в гуще жаркого спора о событиях в Одессе. Оказывается, в одном из сообщений говорилось, будто забастовку спровоцировали люди Зубатова из легальных рабочих кружков. Как раз вокруг этого и ярился спор.

— Что же это получается? — кричал один. — Люди полиции нарушили устав легального кружка о его мирной деятельности, а потом та же полиция стреляла в рабочих! Как это могло случиться?

— А что, разве такое не может случиться и у нас? — кричал другой. — Разве мы тоже не действуем по свистку городового? Вспомните наше шествие с венками к памятнику царя. Кому те венки были нужны? Для нас это стало чёрным позором — пошли на поклон к царю, а полиция за этот наш позор получила награды.

— Это же смех, — подхватил третий. — Полиция заодно с рабочими! С чего бы это? Сами видите, в Одессе эта музыка играла недолго. А почему бы той полиции не дать и нам свисток на забастовку, а потом под это дело разгромить все наши кружки?

Гапон слушал всё это с большим волнением — вот же оно, то самое, от чего он хочет уберечь своё общество и на что подбивает его Зубатов!

Рабочие стали расспрашивать Гапона, а как с этим делом в Петербурге? Не подумав о том, что здесь наверняка есть уши Зубатова, он ответил:

— Мы венки к царским памятникам не носили и пока не собираемся.

Его ответ вызвал бурю. Перебивая друг друга, рабочие кричали, что якшаться с полицией означает своими руками подрывать веру рабочих в кружок, да и действительно же, как можно блюсти их интересы при участии полиции?

Снова вопрос к нему:

— А у вас тревога об этом есть?

— Как не быть? Но мы делаем всё, чтобы полиция не имела повода на нас нападать. И полиция видит, что мы хотим одного — улучшить экономическое положение рабочих и при этом кулаками никому не грозим, верим в доброе сердце государя.

Гапон заметил, что его ответ выслушан без особого доверия.

Ещё вопрос:

— Деньги на своё дело у полиции получаете?

Гапон сделал вид, будто удивлён вопросом, если не возмущён, и ответил:

— Нам помогает градоначальник.

Реплика:

— Так что градоначальник, что полиция — одна контора!

Гапон пожал плечами и промолчал, ему трудно было смотреть в глаза рабочих, выжидательно устремлённые на него…

С собрания ехали вместе с сопровождавшим его сотрудником московской охранки, который нанял извозчика. Гапон ждал, что скажет охранник о собрании, но тот молчал. И тогда он сказал сам:

— Не понравилось мне всё это.

Охранник, возможно, считая Гапона своим человеком (а то с чего бы начальству посылать его встречать гостя на вокзале и везти сюда?), произнёс со злостью:

— Конечно, ничего хорошего. И, думаете, я понимаю, зачем мы играем в жмурки с этими горлопанами? Вот в Одессе доигрались… — он отвернулся, явно не желая продолжать разговор.

Утром Гапон уже возвращался в Петербург с твёрдым решением держаться от Зубатова подальше, а поближе к генералу Фулону.

В этот день он к Зубатову не пошёл, решил раньше побывать у градоначальника. Тот принял его тотчас, но был что-то не очень приветлив и сразу спросил:

— С чем приехали из Москвы?

— С тревогой, ваше превосходительство.

Генерал откинулся в кресле и, разглаживая рукой свою двуслойную бороду, выжидающе смотрел на собеседника.

— Тревога у меня, — начал смиренно Гапон, — но не за первопрестольную, а за свои собственные дела здесь. Сергей Васильевич Зубатов рекомендовал мне во время этой поездки изучить опыт его московских кружков.