Викентий Вересаев - Воспоминания

Мне кровь ударила в лицо от стыда, – как я мог пойти в «Русское богатство», как не предвидел подобных возможностей? Я тотчас же написал и отправил Михайловскому письмо приблизительно такого содержания:

Милостивый Государь Николай Константинович!

Мое решение поместить «Записки врача» в «Русском богатстве» было ошибкою, в которой я в настоящее время глубоко раскаиваюсь. Прошу моей вещи в «Русском богатстве» не печатать. Расходы по произведенному набору я, разумеется, возмещу.

Готовый к услугам

В. Вересаев.

Дня через два получаю письмо от Петра Филипповича Якубовича-Мельшина. П. Якубович – поэт-народоволец, сосланный по процессу Германа Лопатина на каторгу. Стихи свои он подписывал инициалами «П. Я.», беллетристику – Л. Мельшин. Книга его «В мире отверженных», с потрясающим описанием каторги, вызвала большой шум, была переведена на иностранные языки. В конце 90-х годов, ввиду сильного нервного расстройства, Якубовичу было разрешено приехать из ссылки для лечения в Петербург. Познакомился я с ним вскоре после его приезда. Он находился в нервной клинике на Выборгской стороне. Мне передано было его желание познакомиться со мною и приглашение посетить его.

Приехал к нему. Невысокого роста, с темной бородкой и болезненно-белым, слегка одутловатым лицом, с черными, проницательными, прекрасными глазами. При нем его жена. Называю себя.

– Здравствуйте. Я вас ждал. – И сразу: – Вы марксист?

– Марксист.

– Слава богу! Первого встречаю марксиста, который прямо заявляет, что он марксист. А то сейчас же начинает мяться: «видите ли, как сказать, я, собственно…»

Я засмеялся.

– Хороших же вы встречали марксистов!

– Садитесь. Объясните, пожалуйста, что такого нового вы нашли в вашем марксизме?

Я стал говорить очень осторожно, – меня предупредили, что Петру Филипповичу вредно волноваться и спорить. С полчаса, – однако, проговорили на эту тему, и глаза его смотрели все мрачнее, все враждебнее.

Приехал Короленко с женою.

– Ну, Владимир Галактионович, оказывается – форменный марксист! Самый безнадежный!

Петр Филлипович сокрушенно махнул на меня рукою. Короленко посмеивался:

– Какой он марксист! Вот Венгерова даже прямо говорит, что он народник.

Как раз в это время в «Мире божьем» был перепечатан отрывок из курьезной статейки Зинаиды Венгеровой в каком-то иностранном журнале, – статейки, посвященной обзору русской литературы за истекающий год. Венгерова сообщала, что в беллетристике «старого» направления представителем марксистского течения является М. Горький, народнического – В. Вересаев, «воспевающий страдания мужичка и блага крестьянской общины».

Якубович огорченно мотал головою.

– Нет, нет, марксист! Совершенно пропащий человек! Меня он очаровал. Совсем в нем не было того, что так меня отталкивало в других сотрудниках «Русского богатства» (кроме Короленко и Анненского). Чувствовалось – он неистовою ненавистью ненавидит весь строй твоих взглядов, но это не мешает ему к самому тебе относиться с уважением и расположенностью. Я встречался с ним еще несколько раз, – в последний раз на юбилее Михайловского, и каждый раз испытывал то же очарование, слушая, как он громил марксистов, и глядя в его чудесные, суровые, ненавидящие глаза.

Так вот, от него я теперь получил письмо. Он жил под Петербургом, на станции Удельной, Финляндской железной дороги.

2 декабря 1900 г.

Многоуважаемый Викентий Викентьевич!

Я не совсем здоров (в частности, болят глаза) – потому диктую жене. Очень прошу Вас навестить меня сегодня, в воскресенье, или завтра, а понедельник, вечером. Вообще буду рад Вас видеть, а, кроме того, есть одно важное к Вам дело. Пока скажу только, что хотел бы видеть Вас раньше, чем Вы будете в «Русском богатстве». Не будете ли, между прочим, добры захватить с собою, – конечно, если она есть у Вас, – книжку «Начала» со статьей Богучарского.

Преданный Вам Я. Якубович.

Я в то время служил ассистентом в больнице в память Боткина и как раз в воскресенье дежурил. Написал Якубовичу, что не могу приехать, потому что дежурю, прошу верить, что это не предлог, а действительная причина, по существу же дела полагаю, что всякие разговоры бесполезны, решение мое уйти из «Русского богатства» непреклонно, а причины этому вот какие. И, разделив страницу вертикальною чертою пополам, я на одной стороне выписал из статьи Михайловского негодующие вопросы Богучарскому, почему он скрыл от читателей такие-то и такие-то цитаты из Успенского, а на другой стороне – выписки из статьи Богучарского как раз с этими цитатами. И писатель, прибегающий к подобным приемам, позволяет себе утверждать, что противник его вдохновляется гоготанием толпы! Я когда-то горячо любил Михайловского, считаю его одним из своих учителей, – и тем паче мне теперь невозможно сотрудничество в его журнале. И ко всему, – он обрушился на человека, у которого связаны руки, который ему не может отвечать, – журнал закрыт уже полтора года назад. Почему Михайловский собрался возражать только теперь?

Через два дня получил второе письмо. Якубович писал:

4 декабря

Многоуважаемый Викентий Викентьевич!

Сожалею о «непреклонности» Вашего решения, но еще более о том, что Вы так поспешно составляете резко-враждебные мнения о людях, которых когда-то любили и уважали. Мне казалось бы, в случаях, когда такие люди сделают что-либо огорчительное для нас, мы обязаны прежде всего справиться у них самих о смысле их поступка и только потом, после неудовлетворительного объяснения, вправе принимать то или другое решение. Ошибки статьи Михайловского так очевидно-странны, что возможны были только два объяснения: или какая-нибудь чисто-роковая случайность ввела его а заблуждение, или же… или то, что Вы и предположили. Но, уважая Михайловского, Вы не имели права на такое предположение.

Завтра или послезавтра в «Русских ведомостях» появится письмо Михайловского по этому поводу.

Для меня лично всего прискорбнее в этой истории, что роль печальной «роковой случайности» сыграл именно я и что Михайловский так жестоко наказан за свое доверие ко мне… Как, однако, все это произошло, я объяснить, к сожалению, не могу.

Был бы рад, если бы Вы могли содержание настоящего письма довести до сведения Богучарского.

Преданный Вам П. Якубович.

Р. S. Для меня (как, вероятно, и для Н. К. Михайловского) совершенная новость, что Богучарский – человек «со связанными руками»: мне думалось, что он во всякую минуту может найти гостеприимство и в «Жизни», и в «Мире бож.», и в «Научном обозрении», и в «Сев. курьере», тем более, когда речь идет о таком частном вопросе.

Как потом рассказывали в литературных кругах, дело произошло так: Якубович, кипевший неостывавшим негодованием на марксистов и постоянно выуживавший из их писаний возмущавшие его места, говорил однажды на редакционном собрании «Русского богатства»: