Юирий Сидоренко - От потрясенного Кремля до...

В конечном итоге в зале все же нашелся квалифицированный специалист, отлично владеющий языком, который дал точный перевод слову «импичмент». Что же касается «игривого» или «шаловливого мужчины», то эти слова по-английски звучат «плейбой». Таким образом справедливость восторжествовала, по крайней мере с точки зрения лексики.

Но политическая транскрипция этого скандального случая так и осталась тогда непроясненной. И для того, чтобы сделать попытку расшифровать это странное событие, придется все же опять вернуться к английскому языку («Мы все учились понемногу…»)

Разворачивая эту ситуацию, нетрудно понять, что звучание слов «импичмент» и «плейбой» совершенно различно.

С чем же можно спутать на слух первое слово? Какие английские слова оказались краплеными картами в этой игре?

Единственная возможность для данного случая — это использовать слово «импиш», что в переводе означает «едкий, злорадный; проказливый». И стоит к этому проказливому «импишу» добавить слово «мэн», что означает «мужчина», как сразу же получится искомое значение: «проказливый мужчина» — «импиш мэн». «Импиш мэн»— «проказливый мужчина», «импичмент» — «процедура привлечения к ответственности высоких должностных лиц». Смысловые значения совершенно различные, и совершенно разное написание, да и звучание в общем не совсем одинаковое, но чем-то похоже на слух. Так почему же не попробовать в русскоязычной аудитории? В случае с краплеными картами можно было бы сказать: «Вы шулер и подлец, и здесь я Вас отмечу, чтоб каждый почитал позором с Вами встречу». А что можно сказать в случае с краплеными словами?

Приведенные здесь отдельные события и факты при всей своей драматичности все же не могут передать полностью того странного ощущения, которое владело залом на протяжении первых двенадцати дней заседаний съезда. Почти все время в зале стоял гул, возникали немыслимые перепалки между залом и председательствующим, между самими депутатами. И все это действо подкреплялось могучим шумовым оформлением в исполнении многочисленных гостей съезда. И в эту обстановку как-то органично, если это слово можно здесь употребить, вписывались: «долой», «позор», «над нами издеваются», «из-де-ва-тельст-во»… И где флаг — в зале или на крыше? И наведет ли порядок комендант Кремля? Сумеет ли он направить депутатов единственно верным комендантским путем? И, право же, неэкзотическим представился на этом фоне апофеоз парламентской вакханалии с председательствующим, когда разъяренные депутаты пытались вместе с креслом вынести его из зала. И такая обстановка становилась привычной, начинала казаться даже обычной.

И поэтому, с точки зрения нервной нагрузки, приход Бориса Николаевича так или иначе вызвал внутреннее облегчение у одних и совершенно открытое проявление искреннего восторга у других. И хотя страсти в общем не утихли и в зале по-прежнему вспыхивали периодические конфронтации, однако же театр абсурда закончился. Теперь явно нелепые ситуации, если они возникали, уже не вписывались органично в атмосферу зала, наоборот, в таких случаях стихийно формировались отчужденность, ощущение чего-то (кого-то) «не нашего».

Так произошло в случае с телевидением, когда между депутатами съезда и руководством соответствующего Комитета возникло очень резкое столкновение. Впрочем, случай этот носил характер далеко не локальный. Уже тогда назревали забастовки шахтеров, обусловленные экономическими и политическими причинами. В связи с этим народные депутаты — представители Кузбасса — выступили с краткими эмоциональными обращениями в адрес Председателя Верховного Совета и просили его в качестве главы новой законодательной власти, а также используя свой авторитет национального лидера России, выступить со специальным обращением по радио и телевидению с тем, чтобы как-то смягчить обстановку, успокоить население и в частности шахтеров.

Съезд единодушно поддержал это предложение. Таким образом, последующее обращение Бориса Николаевича в Комитет по радиовещанию и телевидению носило не только характер единоличного предложения верховного главы Российского государства (чего само по себе было бы уже и достаточно), но еще явилось выражением коллективной воли российских парламентариев.

Никому, конечно, и в голову не могло прийти, что подобное обращение может быть проигнорировано. И действительно, руководство Комитета выразило согласие предоставить эфир, правда не в прямой трансляции, как было бы нужно с учетом общего положения и ранга выступающего.

Во всяком случае выступление Бориса Николаевича Ельцина было записано на пленку и при этом, естественно, согласовано и время выхода этой информации на экран, а затем появились первые признаки абсурда. Оказалось, что газеты не могут оперативно поместить объявление о выступлении главы Российского государства в связи с тем, что подобную информацию следует подавать в редакцию примерно за две недели до публикации. Но если информация принципиально требует предварительной обработки в течение двух недель, то каким же путем формируется выпуск последних известий, именно последних, а не двухнедельной давности?

Впрочем, когда нужно было показать явно сфабрикованную негативную информацию, то предварительные объявления следовали одно за другим, очень оперативно, без какой-либо задержки. Так или иначе, в данном случае сведения о времени выступления Председателя Верховного Совета России, за неимением других технических возможностей, распространялись изустно. Таким образом, народные депутаты, во всяком случае, получили соответствующую информацию, а представители возбужденных шахтерских районов сумели передать эту информацию по месту жительства.

Надо сказать, что в данном случае, когда речь шла о человеке, который пользуется огромной популярностью среди населения, весть о его выступлении распространилась очень быстро, и многие люди приготовились слушать. Однако в назначенный день и в назначенный час выступление Бориса Николаевича Ельцина не состоялось, и это обстоятельство вызвало массовое возмущение как в зале, так и за его пределами. Причем возмущение усилилось, когда стало известно, что выступление главы Российского государства не состоялось по техническим причинам. В зале начался шторм. В адрес руководства Гостелерадио высказывались самые острые формулировки обвинения, тогда как самым благонадежным депутатам только что и осталось призывать зал к благоразумию и сдержанности. Одним словом, обвинение было всеобщим, и в зависимости от политического спектра присутствующих определялись лишь степень и форма его выражения.

В конечном итоге под давлением левых депутатов, которые в данном случае явно задавали тон, было предложено немедленно вызвать в зал заседаний съезда председателя Гостелерадио СССР и заслушать его разъяснения по этому вопросу.