Кристина Жордис - Махатма Ганди

Ганди встретился с Чемберленом и выполнил свою миссию. После этого велико было искушение уехать. Однако, по просьбе индийской общины, он принял противоположное решение. В 1893 году он приехал на год и пробыл восемь лет; в 1902-м планы были такие же — максимум год, и на сей раз он остался на 12 лет. «Бог не давал сбыться ни одному из моих планов. Он всегда располагал по-своему». Центр борьбы переместился в Трансвааль, он открыл свой кабинет в Йоханнесбурге и попросил принять его в адвокатскую коллегию при верховном суде.

1902 год: решающий момент. Он полностью посвятил себя делу, перед которым его личные интересы и интересы его семьи были не в счет. Его жизнь преобразится внешне и внутренне, и постепенно он выработает свою доктрину.

Бог или человек?

Вскоре после смерти Ганди, когда вышла в свет его биография, Джордж Оруэлл опубликовал в журнале статью «Размышления о Ганди» с интересным анализом его доктрины, обозначив ее проблематику и дойдя до истоков. (Другой анализ, пристрастный, яростный, полный нападок, принадлежит романисту В. С. Найполу в книге «Индия: сломленная цивилизация».) Разумеется, к этой критике следует добавить обычные, прицельные нападки: на его позицию в отношении каст, деятельность в пользу неприкасаемых, пуританство и презрение к сексуальной жизни, авторитаризм по отношению к своей жене, детям и ученикам, на его «архаизм» (то есть критику в адрес современной цивилизации и машинного производства) и конечно же ненасилие… Большевик и революционер или реакционер и фанатик, эксцентрик и ненормальный, святой или притворщик, апостол, новый Христос, «святой Франциск индийский»… Реакция была самой острой и противоречивой. Можно подумать, что направление его мысли — в основном религиозной — ускользало от комментаторов, они следили лишь за поворотами и переменами в его деятельности (а они сбивали с толку, это правда), выхватывая какое-нибудь высказывание Ганди в зависимости от собственных установок, позабыв, что он менялся по воле обстоятельств, переходя от одного «опыта истины» к другому: «Жизнь есть лишь бесконечная череда опытов».

Анализ Оруэлла хорош тем, что позволяет понять, из-за чего некоторые умы с самого начала отвернулись от Ганди или, наоборот, обратились к нему. Все зависит от того, каким представляют себе человека. Если принимать или отвергать потребность в Боге или, в более широком смысле, духовную ипостась, подразумевающую потребность во внутреннем развитии, хочется поверить в искренность Ганди, человека религиозного, и рассматривать его деятельность в связи с его доктриной; альтернативой является сделать акцент на его деятельности, не заботясь о ее причинах, судить о Ганди по фактам и результатам, а не по провозглашаемым намерениям.

Оруэлл так сформулировал проблему: «Бог против человека». То есть «надо сделать выбор между Богом и человеком» [74] См.: Оруэлл Дж. Указ. соч. .

А точнее, «нет необходимости спорить о том, какой идеал стоит выше: гуманизм или отрешенность от мира. Истина в том, что они несовместимы». Эти слова он написал в 1949 году, когда вышел его роман «1984», в эпоху торжества коммунистических режимов, и понимать их надо именно в таком контексте.

По Оруэллу, существуют два враждебных лагеря: один проповедует культ человека, живущего здесь и сейчас, другой обращен к Богу или к духовному поиску и идее совершенства. Первые считают, что вторые живут в мире иллюзий, вредном для улучшения их положения, поэтому надо бороться.

«Мне кажется, надо понимать, что учение Ганди не может согласоваться с мыслью о том, что человек есть мера всех вещей и что наша задача — сделать так, чтобы можно было достойно жить на этой земле, ведь у нас ничего другого нет. Они не могут взять в толк, что если мы верим в существование Бога…»

И он развивает свою мысль, противопоставляя слова: человеческий — нечеловеческий, человеческий — совершенство, человеческий — святость. Совершенство, как и святость, как и попытки до них дотянуться — «нечеловеческие».

Суть человеческая в том, говорит он, что мы не стремимся к совершенству, порой соглашаемся согрешить, лишь бы сохранить лояльность, не доводим аскетизм до такой степени, чтобы дружба и общение сделались невозможны, а в конце концов мы готовы к поражению, мы побеждены, сломлены жизнью, потому что это неизбежная плата того, кто связал себя любовью с другими человеческими существами.

Оруэлл идет дальше: конечно, спиртное, табак и все такое — есть вещи, которых святому следует избегать, но святость — то, чего человеческие существа должны избегать.

Предполагается, продолжает он, что люди не стремятся к отстраненности, которую, однако, считают предпочтительной полному приятию жизни на этой земле, лишь потому, что ее слишком трудно достичь: обычный человек в таком случае почувствовал бы себя святым-неудачником. Но, возможно, нужно повернуть эту мысль иначе: стремящиеся к святости, вероятно, никогда не испытывали соблазна стать человеческими существами. Истинной побудительной причиной отстраненности является желание избежать болезненности жизни и любви: каждый знает, что любовь — и плотская, и нет — опасное состояние.

Короче, если отказаться от «святости как идеала», мы вправе сказать себе, заключает он, что основополагающие цели Ганди были антигуманными и реакционными…

Если следовать такому рассуждению и сразу, как Оруэлл, противопоставить два понятия — Бог и человек, — тогда придется поставить под вопрос (и осудить) неустанную работу Ганди над самим собой, его крайнюю потребность в духовном возвышении и связанном с ним аскетизме, обете отказаться ото всех эгоистических наслаждений, в том числе семейной жизни и плотских утех (на эту тему споры продолжаются). Разумеется, такой подход упрощает условие задачи, но при этом полностью искажает ее смысл.

Ибо в случае Ганди не существует идеала святости (он вовсе не стремился быть святым, хотя и жаждал избавления), как нет и противопоставления между Богом и человеком. Человек находится в центре его мировоззрения, человек и его счастье. (Разумеется, слово «счастье» вызывает споры. Концепция Ганди, выкованная в весьма жестком контексте, глубоко чужда Западу, который уже два века наслаждается достатком и пестует иные ценности. Однако мы вправе спросить себя: не означают ли для народов, ставящих превыше всего экономические интересы, народов, чей ум оскудевает, возвышенность духа становится невозможной, а героизм скоро угаснет совершенно, как писал Адам Смит, не означают ли для них поиски счастья попросту стремление к богатству и власти?)

«Единственная допустимая точка зрения — это служение человеку». Именно в человеке Ганди обрел Бога, свою конечную цель, и пришел к ней через любовь. Ибо поиск Бога неизбежно приводит к человеку, поскольку начинается с него: «Я частица великого целого и не могу найти Бога вне человечества».