Юрий Пантелеев - Полвека на флоте (со страницами)

На моих глазах с крейсера сходил высокий господин в парадном сюртуке и цилиндре. Ему тоже что-то полагалось «салютное». Как только катер отвалил от трапа, Петя Лепин поторопился скомандовать «залп». Пушка ахнула, а катер был еще так близко, что воздушной волной сбило и снесло в воду цилиндр гостя. Господин сначала опешил, а потом заулыбался и помахал нам рукой.

Приемов и встреч в Стамбуле было очень много. Атмосфера на них была дружественная и отношение к нам — самое внимательное.

Потом крейсер и эсминцы перешли в Измирский залив Эгейского моря и стали на якоря среди небольших зеленых островков, недалеко от главной базы турецкого флота. Здесь уже стояли яхта «Измир» и несколько кораблей под разными флагами. Объявили, что состоятся

[110]

дружеские гребные гонки. Мне вновь было приказано находиться при королеве Сарайе и давать ей объяснения по ходу состязаний. Аманула-хан, его супруга и вся свита интересовались, где стоят русские шлюпки. Во время гонки они шумно «болели» за наших гребцов и горячо аплодировали, когда советские шлюпки первыми пересекали линию финиша.

Наши моряки провели гонки блестяще. Даже молчаливый и суховатый Несвицкий сам встречал у трапа возвращающиеся с гонок шлюпки и все повторял:

— Молодцы, благодарю!

Перед отплытием мы вернулись в Стамбул. Турецкие морские офицеры организовали нам проводы, как они выражались, «на уровне корабельных кают-компаний». От крейсера группу командного состава возглавил старший помощник М. М. Оленин. С миноносцев была преимущественно молодежь со своими старпомами. Вечер с эстрадным концертом прошел весело и непринужденно. Многие речи отличались смелостью политических суждений. Хорошо помню, как один из турецких моряков сказал:

— Русские! Вы молодцы, вы никого не слушаете, ни немцев, ни англичан, сами себе все делаете. Вы себя еще покажете, я в это верю…

И из других высказываний было ясно, что ни веймарская Германия, ни англичане в то время не пользовались особой любовью у молодого турецкого офицерства.

Возвращались мы с прощального ужина довольно поздно. С трудом развезли хозяев, ибо не все были способны назвать свой корабль… Подходим, наконец, к нашему крейсеру и видим, что он стоит без огней. Не светятся и каютные иллюминаторы. Что такое? А когда мы подошли к трапу, то на наши головы обрушились водяные струи. Веселое настроение у всех сидевших в катере разом пропало. Старпом Оленин спрашивает:

— Послушай, Пантелеев, что это значит? Неужели командир объявил пожарную тревогу? Неудачное же он выбрал время.

Я промолчал, а младший штурман Ковш сразу возразил:

— Что вы, товарищ старпом, без вас он на это не решится.

[111]

Поднялись на палубу. Кругом развернутые пожарные шланги. Краснофлотцы бегают с огнетушителями.

Оказалось, это не учебная тревога, а настоящий пожар в одном из котельных отделений. Сейчас он уже побежден. Сказались распорядительность и энергия старшего вахтенного начальника Н. Г. Кузнецова, оставшегося за старпома, и котельного инженер-механика Н. Л. Лобановского. Ни на берегу, ни на стоявших на рейде турецких кораблях ничего не заметили.

С рассветом мы подкрасили обгоревшую дымовую трубу, и последние следы ночного происшествия навсегда исчезли.

В назначенное время наш отряд снялся с якоря. Корабли заняли свои места в эскорте яхты «Измир». Мы сопровождали ее до Батуми. Там прозвучал последний салют Амануле-хану, съехавшему на берег для дальнейшего следования сухим путем в Афганистан.

Мы все облегченно вздохнули. Парадные походы уже изрядно надоели нам шумихой и пестротой. Снова началась боевая подготовка, ожила кают-компания — этот центр духовной жизни корабля, где собираются в свободную минуту командиры, чтобы отдохнуть в дружеском кругу, обменяться мнениями. Я не помню более дружной и веселой кают-компании, чем на «Червоной Украине». Это сильно помогало сплочению команды крейсера.

Здесь у меня появилось много новых друзей. Со многими из них и сейчас добрые связи. В частности, участвуя в художественной самодеятельности крейсера, я подружился со старшиной турбинистов Евгением Жуковым и политруком Николаем Зубковым. Мы и сейчас встречаемся. Жуков стал вице-адмиралом, а Зубков — капитаном 1 ранга, отличным политработником. Да и почти все мои сослуживцы тех лет выросли, возмужали, стали очень ценными для флота людьми.

[112]

В 1928 году, когда крейсер стал на зимний ремонт, меня перевели в штаб флота. Штабная работа расширяет кругозор командира, это своеобразная академия, только «без отрыва от производства». В составе походного штаба командующего флотом я бывал на больших учениях, посетил многие корабли, проверяя организацию службы и выучку экипажей, знакомился с жизнью торговых портов. Все это обогащает опыт морского офицера.

Однажды после больших маневров меня вызвал комиссар штаба, старый балтийский матрос Акимов, очень тепло относившийся к нам, молодежи.

— Послушай, Пантелеич (так он всегда переиначивал наши фамилии), надо бы тебе подучиться. Как ты на это смотришь?

В те годы кандидатов в академию отбирал Реввоенсовет флота. Отбирал строго: он отвечал за них перед Москвой.

Я, конечно, сказал, что сочту это за большую честь и постараюсь оправдать доверие.

— Так вот, принято решение направить тебя в академию… Смотри, не опозорь нас, черноморцев.

Вместе с балтийцем Тулумбасовым мы первыми выдержали экзамены и были приняты.

На личном опыте я убедился: учиться никогда не поздно. Сам процесс обучения заметно молодит человека. В те годы слушатели Военно-морской академии носили на левом рукаве кителя шитый золотой якорь. Получалось нечто вроде курсанта высшего ранга.

Академия далеко не всех обеспечивала общежитием. Считалось так: если хочешь учиться — сам крышу най-

[113]

дешь.

Рабочий день начинался в 8.45 утра, а кончался в 15.45, и мы расходились по домам, взяв необходимые учебники, благо большинство из них не были секретными. Словом, заниматься разрешалось где угодно, не исключая, конечно, и кабинетов академии. Партийные собрания, как и заседания ученого совета, проводились только после занятий. О проведении собраний в служебное время не могло быть и речи.

К. И. Душенов, будучи начальником академии, сделал доброе дело: слушатели получили один свободный от лекций день в неделю. В этот день слушатели занимались самостоятельно в читальных залах, в любом учебном кабинете, а то и дома. Все были благодарны за это Душенову — старому балтийскому моряку, умному, самобытному человеку. Мы использовали этот «душеновский день» в полную меру на чтение дополнительной литературы, особенно по истории военно-морского искусства. Преподаватели в этот день тоже готовились к лекциям, или занимались научной работой. Но скоро нашлись ярые противники этого якобы чересчур демократического метода. Причиной тому послужили два случая: однажды кто-то увидел слушателя нашего класса в очереди за мясом, в другой раз в полдень «засекли» шинель с якорем на рукаве на дневном киносеансе. Поднялся бум, и «душеновские дни» были отменены.