Виктор Фрадкин - Дело Кольцова

Еще неделями и месяцами после этого события мы разговаривали в тюрьме об удаче „неистового журналиста“. Эта удача принесла огромную радость всем нам и значительно отвлекла нас от ужасного одиночества тюремного заключения.

В Москве я взволнованно припомнил все обстоятельства этой поразительной встречи, — когда снова пожал руку тов. Кольцова».

Проходят годы, наполненные большими и сложными, драматическими событиями. И вот…

(о продлении срока ведения следствия и содержания под стражей)

1939 года, «23» февраля. Я, следователь Следственной части НКВД СССР — Сержант госбезопасности КУЗЬМИНОВ, рассмотрел следственное дело 21 620 по обвинению КОЛЬЦОВА Михаила Ефимовича в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58 п.1а, 10, 11 УК РСФСР —

На основании имевшихся материалов в НКВД СССР, свидетельствующих об активной антисоветской и шпионской деятельности, проводимой КОЛЬЦОВЫМ М.Е., 14-го декабря 1938 года КОЛЬЦОВ М.Е. был арестован и привлечен к уголовной ответственности.

В процессе ведения следствия и несмотря на проведенный ему допрос более 20 раз, КОЛЬЦОВ М.Е. виновном себя не признал.

Учитывая, что срок ведения следствия окончился 14/II-39 г., а имеющимися материалами КОЛЬЦОВ М.Е. изобличается, как руководитель антисоветской организации в системе печати и проведении им шпионской деятельности на протяжении ряда лет, поэтому руководствуясь ст. 116 УПК РСФСР

Для полноты вскрытия всей преступной деятельности КОЛЬЦОВА М.Е. и связанных с ним по антисоветской деятельности лиц, возбудить ходатайство о продлении срока ведения следствия и содержания под стражей на 1 м-ц, т. е. до 14-го марта 1939 года.

СЛЕДОВАТЕЛЬ СЛЕДСТВ. ЧАСТИ НКВД СССР

СЕРЖАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ: (КУЗЬМИНОВ)

«СОГЛАСЕН»:

ПОМ.НАЧ.СЛЕДСТВ.ЧАСТИ НКВД СССР

ЛЕЙТЕНАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ (ШВАРЦМАН)

В постановлении указано, что обвиняемый допрошен 20 раз. В деле имеется два протокола допроса. На основании постановления ЦК и СНК каждый допрос должен быть запротоколирован.

Срок следствия продлить до 14.3.1939.

Военпрокурор ГВП Д. Кишаев

25.2.39.

Первый допрос Кольцова состоялся 5 января, второй, как это следует из «Дела», — 21 февраля. Но оказывается, что их за это время было «более 20», как сообщает сам следователь сержант Кузьминов. За то, что он не запротоколировал эти «более 20» допросов, прокурор его пожурил. Поэтому, видимо, о допросах в период с 21 февраля по 9 апреля в следующем обращении к прокурору о продлении сроков следствия Кузьминов не упоминает. А в том, что они были, можно не сомневаться. Итак, Кольцова допрашивают три месяца, как позже мы узнаем из материалов следствия, «его били по лицу, по зубам, по всему телу». Очевидно, применялись и другие зверские методы, о которых можно прочитать в воспоминаниях людей, прошедших через сталинские застенки. При этом (характерная деталь) тщательно соблюдается вся бюрократическая, канцелярская часть производства следствия — по сути абсолютно беззаконного, циничного, — аккуратно пишутся всевозможные постановления, утверждения, разрешения и т. д.

К примеру, в протокол обыска наряду с изъятыми документами, письмами, наградами, личным оружием и т. д., вносятся денежные суммы, в том числе «Испанские купюры — 10 купюр» и «Иностранные деньги металлические — 39 шт.».

Известно, что у каждого человека существует предел возможностей выносить пытки, и, видимо, у Кольцова он наступил через три месяца «допросов». И он решает давать самые нелепые, с его точки зрения, показания, которые он потом опровергнет на суде. Кольцов, вероятно, рассчитывал, что суд будет состоять не из таких же «кузьминовых», а из людей нормальных, более разумных и рангом повыше.

23 марта Кольцов своей рукой пишет первые показания.

9 апреля они появляются в «Деле» уже в виде машинописного текста.

Мелко-буржуазное происхождение и воспитание создали те элементы мелко-буржуазной психологии, с которыми я пришел в период Октябрьской революции на советскую работу и впоследствии в большевистскую печать.

Начав с работы в Наркомпросе под руководством А. ЛУНАЧАРСКОГО я был восхищен его «свободными» либерально примиренческими взглядами в отношении целого ряда враждебных советскому государству фактов и явлений и, в частности, его благодушным отношением к буржуазной литературе и прессе, даже если они нападали на советскую власть. Характерным для моей личной психологии того времени было мнение, что можно одновременно работать в советских органах и нападать на эти же органы на столбцах буржуазных газет, еще существовавших в этот период.

Подобные взгляды не оставались только взглядами. На практике, в 1918–19 годах я принимал участие в буржуазных газетах и даже поместил в них несколько статей антисоветского содержания, выражая свое раздражение по поводу репрессий, которые советская власть применяла к своим врагам.

В этот период, приехав в командировку для киносъемок советско-украинских переговоров в Киеве, я приобщился к атмосфере местной буржуазной печати и, начав с заметок и фельетонов «нейтрального» содержания на общие темы, дошел до враждебных антисоветских высказываний, описывал «душные минуты, проведенные в чрезвычайке» и прочие клеветнические небылицы о советской жизни. Я подвизался, главным образом, в киевской газете «Эхо», издаваемой бульварным антисоветским литератором ВАСИЛЕВСКИМ, и в газетах «Наш путь», «Вечер» и журнальчике «Куранты», носивших также антисоветский характер.

Начав позднее работу в советской печати, я во многом сохранил элементы той же мелко-буржуазной психологии, которая впоследствии не раз приводила меня к другим антипартийным и антисоветским преступлениям, в которых я признаю себя виновным.

Окончание периода военного коммунизма и оживление промышленности создали возможность выпуска наряду с ежедневной печатью также иллюстрированных журналов. Начав работать в этой области, я принес, однако, в нее ту же мелкобуржуазную психологию.

В 1923 году я начал редактировать иллюстрированный журнал «Огонек». Это время было первым периодом НЭПа, и, практически извращая линию партии в области издательского дела, я ориентировал содержание журнала, главным образом, на рыночный спрос, заботясь не об идеологическом содержании журнала, а об угождении читателю — покупателю, об обслуживании его всякого рода «сенсациями». В журнале помещался низкого качества литературный материал и снимки, а также рекламного характера очерки о деятельности разного рода учреждений, наркоматов и их руководителей.