А. Лидин - Сказания о русских витязях

Когда вчера нас повезли на казнь, тогда к окружающему нас караулу прискакал человек, который, пошептав нечто начальнику нашей стражи, опять уехал. Начальник, не медля нимало, велел мне выйти из кареты и, посадя меня в другую, которую велел тотчас сыскать, приказал меня везти в сии темницы, в коих я до вечера находилась, никого не видя. Под вечер пришел ко мне объявленный начальник стражи и приказал мне из темницы за собою следовать. Выведши меня во двор, приказал подвезть карету, в которую севши со мною, приказал ехать в назначенное им место.

Таким образом приехали мы в город и остановились перед самым великолепным домом. Провожатый мой провел меня в оный через потаенную лестницу и, введши в потаенную комнатку, оставил меня одну. Мало спустя потом вошла ко мне девица, которая по виду и платью своему показалась мне дочерью знатного господина, в чем я и не обманулась. Я поклонилась ей очень низко и положила от нее ожидать прервания молчанию. На поклон мой ответствовала она мне своим; потом, севши в кресла, приказала и мне сесть. Я отговаривалась, однако она меня принудила; потом, помолчав несколько, начала она так:

— Поступок мой покажется, может быть, тебе странным, и кто не любил, тот сочтет его безрассудным и непотребным, а знающий сильную руку Эротову найдет его, конечно, извинения достойным. Я, тебе признаюсь, люблю — и любовь причиною твоего освобождения от смерти. Знай, я дочь того, кто причиною несчастья вашего дома: мой отец погубил твоего господина, дочь его и всех сродников и служителей, в котором числе и ты была бы, если б я тебя не избавила.

Услышав сие, бросилась я к ее ногам и благодарила ее за великодушное ко мне покровительство, а она, подняв меня, продолжала так:

— Да, Вестона, ты теперь мне обязана своею жизнью, а я тебе буду своей, если ты пособишь моему предприятию. Слушай, я люблю Славурона и полюбила его с тех самых пор, когда покойная твоя госпожа начала его любить. Я знала, что и он ее любит; итак, не надеясь тогда искоренить из сердца его такой страсти, коя одною смертью изгоняется, старалась и свою к нему скрывать и умерять; но теперь смерть Филоменина воздвигла ее на высочайшую степень надежды, и ласкаюсь, что помощью твоею могу пользоваться его нежною любовью, которую он ощущал к моей совместнице, и кою теперь питать ему к ней бесполезно и поздно.

Окончав свою речь, она замолчала и ожидала от меня ответа, а я не знала, что ей сказать; нечаянное ее открытие смутило меня несказанно; наконец, боясь ее прогневать долгим молчанием, ответствовала ей так:

— Милость твоя, государыня, оказанная мне в спасении моей жизни, столь для меня велика, что я не перестану во весь мой век ее чувствовать и молить богов, чтоб они наградили тебя за нее тьмократно. Что же касается до Славурона, то я хотя охотно желаю тебе услужить, но не знаю, как сие дело начать; первое, то, что я в заключении и не могу его сыскать…

— Нет, — перехватила она, — ты его можешь завтра же найти, ибо он по приказу моего родителя взят и посажен в ту же темницу, в которой и ты находилась; ты можешь к нему завтра пойти и объявить, что я его люблю и что спасение жизни его зависит от ответствования его на мою любовь; впрочем, ни ты, ни он без сего не останетесь живы.

Сказав сие, она ушла и оставила меня в ужасе, жесточайшем прежнего.

Потом вскоре после сего пришел ко мне начальник стражи и отвез меня опять в сию темницу, подтверждая мне слова госпожи своей, а сего дня по приказанию приведена я к тебе, чтоб известить тебя обо всем том и получить на то от тебя ответ.

Окончив свою речь, Вестона замолчала и ожидала от меня оного.

— Представь ты себе, — молвил Славурон, — каково тогда было мое смущение. Мысли мои и так уже были устрашены темницею, а смерть любезной моей незнакомки почти лишила меня разума; но принуждение отдать мое сердце другой, коей отец лишил меня всего того, что льстило мне на свете, показалось отверстым адом. Я пришел в ужасное бешенство, проклинал причинителя общего нашего несчастья, оплакивал смерть моей возлюбленной, негодовал на ее совместницу и выговаривал с укоризною Вестоне за неверность ее к своей госпоже и за подлую робость к смерти; потом приготовлялся великодушно умереть. Вестона, со своей стороны, прилагала все способы меня утешить и склонить на свое требование, не оставила ни ласкательства, ни слез, ни вздохов, которыми бы ей тронуть меня было возможно, но ничем не могла поколебать меня и так ушла, угрожая мне скорою смертью. Я остался один и призывал смерть, чтобы она меня сама сразила и лишила бы тем стыда умереть под рукою палача.

На другой день, когда я лежал на моей постеле и наполнял голову мою страшными воображениями о предстоящей моей кончине, отворилась дверь моей темницы и множеством огней осветилося ужасное мое жилище; потом вошли четыре невольника, одетые в великолепное платье, которые несли четыре золотые подсвечника со множеством свеч; за ними следовали несколько других, которые несли пребогатые золотые ковры и оными тотчас устлали пол бедственного моего жилища; потом принесли покойные седалища, покрытые бархатом, а за сими следовали еще несколько и несли серебряную жаровню, которая благоухала разными ароматами, и уставили все оное везде по-надлежащему.

Все это приуготовление показалось мне воображением, которое сон причиняет нам в своих объятьях. Я думал, что это одно только привидение. В сих пребывая мыслях и не избавясь еще совсем от моеро смущения, вдруг увидел я новое позорище, представившееся моим глазам. Прекрасная и великолепно одетая девица вошла ко мне в препровождении нескольких женщин; увидя меня, сделала мне учтивое приветствие и села потом в приготовленные кресла; а я, с моей стороны, желая ей ответствовать, наклонился и упал без чувства на землю» Я не знаю, что они со мною тогда делали, но когда я очувствовался, то увидел, что пришедшая госпожа, Вестона и невольники упражнялися в том, чтоб подать мне помощь»

— Увы! Государыня моя, — возопил я вставши помогающей мне госпоже, — тщетно ты истощеваешь попечения свои, подавая мне ненужную помощь для спасения живота моего» Я не хочу жить более на свете: он для меня несносен и ужасен, когда лишился я в нем того, что мне более жизни моей льстило»»

Посем я замолчал и потупил глаза мои в землю, изъясняющие глубокое мое сокрушение»

— Я почитаю твою печаль справедливою, — говорила мне, несколько помолчавши, незнакомая госпожа, — она показывает твое доброе сердце и благодарность к той, которая тебя любила страстно, но теперь не имеешь ты нужды вдаваться в нее столь много» Достоинства твои сыскали тебе другую обожательницу, которая не уступает Филомене ни внутренними, ни внешними качествами» Это я, — продолжала она, несколько закрасневшись и делая вид и голос гораздо нежнее прежнего, — я, которая с усердием хочет заступить ее место, сделать тебя владетелем моего сердца, имения и достоинства. Ты уже знаешь, что я знатного отца дочь и могу сделать все, что только ни захочу, и думаю, что ты мою благосклонность не пренебрежешь, когда найдешь во мне высочайшее твое счастье.