Антон Чехов - Письма Чехова к женщинам

Когда приеду в Москву, то непременно побываю у Якунчиковой. Она мне нравится, хотя видел я ее очень мало. Дуся, за праздники все у меня переболталось в голове, так как был нездоров и ничего не делал. Теперь приходится опять начинать все сначала. Горе мое гореванское. Ну, да ничего.

Пусть твой муж поболтается еще годика два, а потом он опять засядет и напишет, к ужасу Маркса, томов пятнадцать.

Выписываю из Синопа много цветов, чтобы посадить их в саду. Это от нечего делать и от скуки Собаки моей нет, надо хоть цветами заниматься.

Сегодня наконец прочел стихотворение Скитальца, то самое, из-за которого закрыт «Курьер» [255] . Про это стихотворение можно сказать только одно, а именно, что оно плохо, а почему ею так испугались, никак не пойму. Говорят, что цензора на гауптвахту посадили? За что? Не понимаю. Все, надо полагать, в трусости.

Пусть Маша расскажет тебе, как у нас был с визитом некий Тарнани.

Это уже второе письмо, кажется, я посылаю тебе с кляксами. Прости своего нечистоплотного мужа.

Когда пойдет «Консул Берник»? Хорош ли в Бернике Станиславский? А что моя жена хороша, великолепна, в этом я не сомневаюсь [256] . Из тебя, бабуня, выйдет года через два-три актриса самая настоящая, я тобой уже горжусь и радуюсь за тебя. Благословляю тебя, бабуня, перевертываю несколько раз в воздухе, целую в спину, похлопываю, подбрасываю, ловлю и, крепко сжав в объятиях, целую. Вспоминай своего мужа.

20 января 1903 г., Ялта

У Татариновой воспаление легкого, дусик мой, я возьму у нее фотографию дома, когда выздоровеет, не раньше. Из твоего бумажника, который ты прислала мне, я устроил маленький склад рукописей и заметок; каждый рассказ имеет свое собственное отделение. Это очень удобно.

Что же ты надумала, что скажешь мне насчет Швейцарии? Мне кажется, что можно устроить очень хорошее путешествие. Мы могли бы побывать по пути в Вене, Берлине и проч. и побывать в театрах. А? Как ты полагаешь?

Савина ставит в свой бенефис мой старинный водевиль «Юбилей» [257] . Опять будут говорить, что это новая пьеса, и злорадствовать.

Сегодня солнце, яркий день, но сижу в комнате, ибо Альтшуллер запретил выходить. Температура у меня, кстати сказать, вполне нормальная.

Ты, родная, все пишешь, что совесть тебя мучит, что ты живешь не со мной в Ялте, а в Москве. Ну как же быть, голубчик? Ты рассуди как следует: если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести, что едва ли было бы лучше. Я ведь знал, что женюсь на актрисе, т. е. когда женился, ясно сознавал, что зимами ты будешь жить в Москве. Ни на одну миллионную я не считаю себя обиженным или обойденным, – напротив, мне кажется, что все идет хорошо, или так, как нужно, и потому, дусик, не смущай меня своими угрызениями. В марте опять заживем и опять не будем чувствовать теперешнего одиночества. Успокойся, родная моя, не волнуйся, а жди и уповай. Уповай, и больше ничего.

В Ялте на базаре угорело четыре мальчика. Пришло приложение к «Ниве» – рассказы мои с портретом [258] , а под портретом удивительно дрянно сделанная моя подпись.

Теперь я работаю, буду писать тебе, вероятно, не каждый день. Уж ты извини.

Поедем за границу! Поедем!

23 января 1903 г., Ялта

Актрисуля моя, здравствуй! Получил сегодня письмо от Немировича, пишет о пьесах, какие пойдут, спрашивает про мою пьесу [259] . Что я буду писать свою пьесу, это верно, как дважды два четыре, если только, конечно, буду здоров; но удастся ли она, выйдет ли что-нибудь – не знаю.

Ты хочешь, чтобы Поля ставила мне компресс? Понял?!! Впрочем, теперь я уже не кладу компрессов, обхожусь одними мушками. Температура вчера была нормальна, а сегодня еще не ставил термометра. Теперь сижу и пишу. Не сглазь. Настроение есть, хотелось бы дернуть в трактирчик и кутнуть там, а потом сесть и писать.

Зачем Скиталец женится? Для чего это ему нужно?

Все жду, что ты скажешь насчет Швейцарии. Хорошо бы мы могли там пожить. Я бы кстати пива попил бы. Подумай, дусик мой ненаглядный, и не протестуй очень, буде тебе не хочется ехать. Гурзуфский учитель ничего не рассказывал мне про Москву, а только сидел и кусал свою бороду; быть может, он был огорчен тем, что полопались от мороза бутылки с пивом. Да и я был нездоров, сидел и молча ждал, когда он уйдет.

Твоя свинья с поросятами на спине стоит у меня на столе, кланяется тебе. Славная свинка.

Ах, какая масса сюжетов в моей голове, как хочется писать, но чувствую, чего-то не хватает – в обстановке ли, в здоровье ли. Вышла премия «Нивы» – мои рассказы с портретом, и мне кажется, что это не мои рассказы. Не следовало бы мне в Ялте жить, вот что! Я тут как в Малой Азии.

Чем занимается в Москве преподобный Саша Средин? Как его здоровье, как жена? Видела ли ты в Москве Бальмонта?

Твой А.

26 января 1903 г., Ялта

Дуся моя, необыкновенная, собака моя милая, значит, ты согласна в Швейцарию, вообще попутешествовать вместе? Великолепно! Мы в Вене проживем дней 5, потом в Берлине побываем, в Дрездене, а потом уже в Швейцарию. В Венеции, вероятно, будет уже очень жарко.

Бумажник твой мне очень понравился и нравится очень, клянусь тебе, но мне не хотелось расставаться со старым, твоим же. Теперь твой бумажник (новый) лежит у меня на столе, и в нем разные заметочки для рассказов. Я пишу и то и дело лезу в бумажник за справкой.

Ваш театр перестал высылать мне репертуар. Имейте сие в виду-с.

А петух в шляпе мне не понравился, потому что он шарлатанское изделие; нельзя в комнате держать таких вещей. Ну, да черт с ним, с петухом.

Погода здесь дивная, завтра я уже выеду в город. От плеврита осталось только чуть-чуть, почти все всосалось.

С Евлалией я знаком, знаю ее. Статьи ее супруга читаю иногда в «Русском слове», но пока они мало интересны [260] .

Пишу рассказ для «Журнала для всех» на старинный манер, на манер семидесятых годов. Не знаю, что выйдет. Потом нужно для «Русской мысли», потом для «Мира божьего»… Спасите нас, о неба херувимы!!

Как славно, как бесподобно мы с тобой проедемся! О, если бы ничто не помешало!

Получил от Коммиссаржевской письмо, просит новую пьесу для ее частного театра в Петербурге. Она будет хозяйкой театра [261] . Чудачка, ее ведь только на один месяц хватит, через месяц пропадет всякий интерес к ее театру; а написать ей об этом неловко, да и нельзя; она уже бесповоротно окунулась в свое предприятие. А что написать ей насчет пьесы? Отказать? Поговори поскорее с Немировичем и напиши мне, можно ли ей пообещать «Вишневый сад», т. е. будет ли ваш театр играть сию пьесу в Петербурге. Если нет, тогда пообещаю ей.