Любовь Воронцова - Софья Ковалевская

Он занимался в это время разработкой материалов сравнительной этнографии и истории права и учреждений для будущей книги. Софья Васильевна почти ничего не читала по этим вопросам, но так как в разговоре невольно приходилось касаться и таких тем, она через несколько дней смогла уже дельно критиковать существовавшие теории и строить собственные гипотезы. Иногда горячая фантазия уводила ее так далеко, что Ковалевский даже как-то пошутил:

— Вы с полным правом могли бы повторить слова госпожи Дюдеван (Жорж Санд): если факты не укладываются в мою схему, тем хуже для фактов.

Подхватив шутку, Софья Васильевна заявила:

— Без фантазии нет высшей математики, а как же, не фантазируя, представить историческое развитие семьи и права?

— Да, кстати, о математике, — вдруг спросил Максим Максимович, — не пострадает ли ваша работа? Я так много отнимаю у вас времени, а лишать себя наслаждения беседовать с вами мне трудно.

— О, это все пустяки! — беспечно воскликнула Софья Васильевна. — Я вычисляю по ночам. Думаю, что справлюсь к сроку. Наши беседы для меня, как хлеб для алчущего.

С его посещениями у нее связывалось чувство чего-то отрадного, какого-то праздника. Сам крупный, Ковалевский любил все большое и привозил огромные коробки конфет, Фуфе дарил кукол величиной с ребенка, пасхальные яйца, вмещавшие несколько фунтов засахаренных фруктов!

Со свойственной ей проницательностью Софья Васильевна уже разобралась в Максиме Максимовиче и нашла в нем отличного приятеля, с которым так много было говорено о самих себе с предельной искренностью и откровенностью. Впечатление ее от русского профессора могли выразить стихи Мюссе.

Но сочетание столь противоречивых, высоких и непривлекательных свойств делало его необыкновенно интересным, а главное — он был настоящим русским с головы до ног.

— У него в мизинце больше ума и оригинальности, — доказывала Ковалевская друзьям, — чем сколько можно было бы выжать из обоих супругов X., даже если бы поместить их под гидравлический пресс!

Увлекаясь беседами с соотечественником, Софья Васильевна старалась не запускать и свое исследование, просиживая за рукописью до поздней ночи. Она уверяла, что ей часто приходится принуждать себя к работе, что только благодаря строгости гувернантки ей удалось «одолеть природную лень, которая совсем погубила ее брата». Как бы то ни было, а она истощала себя ночным трудом, выходила из кабинета с осунувшимся лицом и замечала, что Ковалевскому не нравилось, когда работа становилась между ними.

— Певица или актриса, осыпаемые венками, — заметила как-то Софья Васильевна с иронией человека, дорого заплатившего за опыт, — могут легко найти доступ к сердцу мужчины благодаря именно своим триумфам. То же самое может сделать и прекрасная женщина, красота которой возбуждает восторги в гостиной. Но женщина, преданная науке, трудящаяся до красноты глаз и морщин на лбу над сочинением на премию, чем может она быть привлекательна для мужчины? Чем может она возбудить его фантазию?

Миттаг-Леффлер был до крайности встревожен непрекращающейся ни на день «словесной вакханалией». Успев сблизиться с Ковалевским, он по-товарищески откровенно попросил его переехать в Упсалу и дать Софье Васильевне возможность окончить важный труд, от успеха которого зависит ее будущее. Ковалевская посмеялась над «пустыми волнениями» своего друга, а потихоньку призналась ему:

— Эта перемена очень счастлива для меня, потому что если бы Максим остался в Стокгольме, я не знаю, право, удалось ли бы мне окончить работу… Он такой большой, что в его присутствии положительно ни о чем другом, кроме него, думать невозможно

Ковалевский уехал, и, облегченно вздохнув, Софья Васильевна заперлась в своем кабинете. Через неделю она сообщила отправившемуся в Италию лечиться Миттаг-Леффлеру, что пришла к определенному результату — очень радостному: ее случай в задаче о вращении интегрируется действительно посредством ультраэллиптических функций, как она и думала. Теоретические трудности преодолены.

Вейерштрасс, которому Софья Васильевна писала и раньше о своих догадках и после того, как нашла, что проблема решается через ультраэллиптические функции, серьезно думал об открытии ученицы. Но он не смог проверить решение. Профессор даже написал ей, что это вещь невозможная, что, вероятно, Соня ошиблась в своих рассуждениях.

Задача о вращении тяжелого твердого тела вокруг неподвижной точки сводится к интегрированию некоторой системы уравнений, которая всегда имеет три определенных алгебраических интеграла. В тех случаях, когда удается найти четвертый интеграл, задача решается полностью. До открытия Софьи Ковалевской четвертый интеграл был найден дважды — знаменитыми исследователями Эйлером и Лагранжем.

За пятьдесят лет, которые прошли с момента учреждения премии Бордена «за усовершенствование в каком-нибудь важном пункте теории движения твердого тела», ее присуждали всего десять раз, да и то не полностью, за частные решения. А до открытии Софьи Ковалевской эта премия три года подряд вовсе никому не присуждалась.

Ковалевская нашла новый — третий — случай, а к нему — четвертый алгебраический интеграл. Полное решение имело очень сложный вид. Только совершенное знание гиперэллиптических функций позволило ей так успешно справиться с задачей.

Позднее великий русский математик А. М. Ляпунов писал, что Софье Васильевне Ковалевской удалось получить известные положительные результаты именно потому, что она нашла четвертый алгебраический интеграл.

И до сих пор четыре алгебраических интеграла существуют лишь в трех классических случаях: Эйлера. Лагранжа и Ковалевской.

Летом 1888 года Софья Васильевна не смогла по-настоящему, с присущей ей тщательностью, завершить все вычисления, чисто механические, которые был бы в состоянии выполнить за неделю любой человек, привыкший с ними обращаться.

«Самое худшее — это то, что я так устала, — жаловалась она Миттаг-Леффлеру, — так изнемогла, что я сижу и размышляю в течение целых часов о какой-нибудь простой вещи, которую при других обстоятельствах легко могла бы решить в полчаса».