Эрнст Юнгер - Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

Я намеревался как можно дольше оставаться здесь наверху, поднимаясь время от времени в этот ледниковый мир. Мне было хорошо здесь; я чувствовал, в этих массивах кроются гигантские источники жизни, что остро ощущал еще Толстой. Но пока я обсуждал со Шмидтом подробности моего пребывания, из Теберды пришел радиошифр, незамедлительно требовавший моего возвращения. Это означало, по-видимому, что положение под Сталинградом ухудшилось. К тому же погода, бывшая до сих пор ясной, внезапно испортилась: над перевалами курились потоки теплого воздуха с Черного моря, вихри и полотнища тумана цеплялись за острия скал. Снова и снова оглядывался я из котловины на этих великанов — на их острые края, зубцы и пропасти. Захватывающе смелые мысли соединялись с темным страхом перед этой мощью. Замысел мира запечатлен в этих местах.

В Теберде все тоже неспокойно. Слева 1-я танковая армия оставляет свои позиции; верхнекавказский фронт охвачен движением. На днях будут сданы позиции, завоевание которых стоило больше крови и усилий, чем способен вместить человеческий ум. Из-за спешности отступления многое бросают. Полковник приказал взорвать боеприпасы и уничтожить часть провианта; кресты сняли с могил, их следы заровняли. Впрочем, полковник был настроен философски, например:

— Любопытно, кто эту Анастасию через неделю будет щипать за задницу!

Восклицание относилось к одной из двух девушек, прислуживающих здесь же за столом. Они плакали и говорили, что русские перережут им глотки; пришлось полковнику найти им местечко у троса.

Теберда, 5 января 1943

Утром снова в долине Теберды, несмотря на дождь. Кто знает, когда глаза немца снова увидят эти леса! Боюсь, после войны наглухо закроются многие участки планеты.

Прежде всего хотелось еще раз насладиться видом старых деревьев; то, что они вымирают на этих почвах, кроме прочих дурных последствий, внушает крайнее опасение. Ведь они не только могучие символы неисчерпаемой земной силы, но и дух предков, сохраняющийся в дереве колыбели, кровати и гроба. В них, как в ларцах, заключена священная жизнь, которую человек теряет, когда они гибнут.

Но здесь они все еще возвышались: мощные ели, ветки которых точно плотное одеяние облегали стволы, буки в серебристом глянце, корявые девственные дубы, серые дикие груши. Я прощался с этими деревьями, как Гулливер перед отбытием в страну лилипутов, в которой все великое возникает как результат конструирования, а не свободного роста. Все окружающее казалось мне призрачным, словно во сне, точно рождественская сказка, которую ребенок подглядел в замочную скважину, — и все же это останется в воспоминаниях в качестве мерила. Следует знать, что способен предложить мир, чтобы не сдаваться слишком задешево.

Ворошиловск, 6 января 1943

Встал рано к отъезду в Ворошиловск. В плотной снежной замети я плохо различал долину Теберды, а затем — и Кубани. Летучие, свободные мысли и фантазии исполнены духовной силы. Я отношу это на счет горного воздуха, а также живительной силы меда — древней пищи не только богов, но также отшельников и одиночек, чьей жизнью по преимуществу я жил в эти дни. Кто имеет их постоянно в достатке, может расправить духовные крылья, точно бабочка.

Дорога запружена потоками отступающих колонн. Тут карачаевцы в своих черкесках, верхом на лошадях; они отгоняют скот или сворачивают в боковые долины. Эти люди в трудном положении, они встретили немцев, как освободителей, и теперь им придется, если только они не присоединятся к отступлению, укрываться в недоступных местах, чтобы избежать кровавой расправы. Самое страшное — постоянная смена властей, взимающих все более кровавую плату за частую смену заблуждений.

За Черкесском дорога вообще исчезла в снегу и дальше тянулась меж стеблей кукурузы и зарослей высохшего подсолнечника. Затем и эти знаки стали постепенно исчезать, и водитель долго ехал по едва заметной колее. Впрочем, этот след довел нас до огромной соломенной скирды; обогнув ее, он возвращался обратно. Вторая попытка закончилась у реки, темной полосой прорезавшей снежную пустыню. При этом начинались сумерки, поднимался туман.

Наконец мы добрались до сарая, в котором когда-то шла молотьба, и молодой парень показал нам дорогу, скача галопом рядом на лошади. Он не хотел садиться в машину, боялся, очевидно, что мы его потом не отпустим. Двигаясь по наезженному следу, мы добрались до склона, покрытого тонким слоем глины, коричневой и скользкой, словно шоколадное масло. Мы пытались толкать машину, но колеса крутились на месте и окидывали нас с ног до головы упругими струями грязи. Несколько крестьян, работавших поблизости, пришли к нам на помощь, навалились, как медведи, стискивая при этом стекла машины своими широкими плечами.

Попытка объехать это место увенчалась тем, что машина сквозь тонкий слой намерзшего льда провалилась в болото. Пока я смотрел, как она погружается все глубже, с дороги явился возчик, выпряг своих лошадей и вытянул нас на веревке из этой топи. Дальше мы ехали ночью в метель, крутившуюся над машиной тысячами снежинок, искрившихся в свете фар и затем пропадавших, будто растворившись в пространстве. Позднее прибытие в Ворошиловск.

Мои блуждания показали мне, с какой силой степь захватывает душу. Сложное чувство, этим вызванное, выражается в смутном, парализующем ощущении, какого я не испытывал никогда даже на море.

Ворошиловск , 7 января 1943

В штабе настроение было еще более подавленным, чем в войсках; дело в том, что здесь ситуация была яснее. Котел вызвал то состояние духа, какого еще не знали в прошлые войны нашей истории, — оцепенение, сопутствующее приближению к абсолютному нулю.

Дело не в фактах, как бы ужасны они ни были сами по себе, не в морозе и снеге, не в гибели среди массы трупов и умирающих. Речь идет о состоянии людей, верящих, что разгром неизбежен.

В штабах лучше всего слышно шуршание набрасываемой сети, почти ежедневно кто-нибудь попадает в ее петли. Темпераменты отчетливее выявляются в недели, когда паника подкрадывается незаметно, как тихие струи воды на реке предвещают еще невидимое, но уже близкое наводнение. В этой фазе люди обособляются Друг от друга; они становятся молчаливы, задумчивы, как подростки в пубертатный период. Но по самым слабым уже заметно, чего следует ожидать. Это наиболее уязвимые точки; так, маленький старший лейтенант, которого я нашел в его кабинете, сотрясался в истеричных рыданиях.

Население тоже неспокойно; на рынке появились припрятанные товары, цена денежных знаков растет.

Русских денег жаждут остающиеся крестьяне, немецких — часть горожан, собирающихся присоединиться к отступающим. Такое уже происходило на территории 1-й танковой армии, а также и то, что люди, собравшиеся в дорогу с семьями, на второй или третий день не могли уже двигаться дальше и были обозлены еще больше, так как теперь на них стояло клеймо.